Глава первая.
Постапокалипсис
Приближение. Счастье.
Вникни в оракул, и от изначальной вечной
стойкости хулы не будет.
Не лучше ли сразу прийти?
Кто опоздает, тому — несчастье.
«Книга Перемен»,
восьмая гексаграмма «Би»
Черный внедорожник BMW ехал по проселочной дороге, вдоль которой тянулась стена соснового леса. Левое крыло баварского монстра освещали яркие лучи утреннего солнца. Из-под колес валила пыль, плотным ковром оседая на кузове автомобиля.
Машина плавно свернула налево и, проехав еще несколько метров, остановилась на краю вытоптанной поляны. Водитель заглушил двигатель и распахнул дверцу.
Из салона BMW выбрался Артур Волжанский. Он был одет в темно-синий костюм-тройку, бордовую рубашку и галстук в тон. На ногах — щегольские туфли из коричневой кожи.
Артур Валентинович снял солнцезащитные очки и критическим взглядом осмотрел место, в котором оказался. На смуглом лице ясно читалось, насколько не по душе ему пришлась поездка за город.
Прямо посередине поляны стоял старый армейский вагон без колес. Раньше это был кунг машины обеспечения боевого дежурства военных подразделений. А сейчас — просто большая коробка, оконные проемы которой были зашиты металлическими листами. Краска некогда защитного цвета во многих местах потрескалась, напоминая о безграничной власти времени над материей.
Каким именно образом творение военно-промышленного комплекса оказалось на опушке леса, Артур Валентинович не имел ни малейшего представления. Однако совершенно точно знал другое: в подобном вагоне, даже отрезанном от основных сил подразделения, вполне себе можно жить.
Поежившись от утренней прохлады, Волжанский спрятал очки в карман и достал из ниши в дверце автомобиля коричневый пакет. Внутри угадывался контур стеклянной бутылки. Хлопнув дверью, мужчина направился к входу в армейский кунг.
Обойдя чуждое лесной местности строение, он очутился в импровизированном кемпинге на одну персону.
Окно на лицевой стороне вагона также было заварено листом металла. Над дверным проемом висел широкий козырек из старой армейской плащ-палатки. У левого края вагончика тихонько гудел компактный генератор, а чуть поодаль потрескивали на костре сухие сосновые ветки. Над пламенем на самодельных зажимах висела объемная турка, почти до краев наполненная черным кофе.
В паре метров от кострища был установлен самопальный турник. А в тени высоких сосен расположился самый настоящий вигвам, скрученный из множества армейских палаток, подобных той, что висела над входом в кунг.
Также на просторной площадке имелась видавшая виды макивара классического образца: вкопанный в землю широкий деревянный брус, верхняя четвертина которого обмотана веревкой.
Хозяин сего жилища находился тут же. Это был худой мужчина, на вид лет сорока пяти. Его вытянутое лицо со впалыми щеками носило явные признаки проницательного ума, а также пристрастия к алкогольным напиткам. Длинные седые волосы были небрежно зачесаны назад, выставляя напоказ высокий лоб. С жилистой шеи свисали тонкая серебряная цепочка и простецкий черный шнурок с защитным кулоном — китайский иероглиф «кузнечик».
Несмотря на сентябрьскую свежесть, мужчина был одет в мятую льняную рубаху навыпуск, легкие светлые брюки и сандалии на босу ногу. Удобно развалившись на пластмассовом стуле, он музицировал на деревянной флейте, абсолютно не обращая внимания на появление Артура Валентиновича.
Человека звали Давид Карадин, и в былые времена он слыл воплощением гедонизма. Когда в начале «нулевых» на него вышел Волжанский, Давид возглавлял неформальное движение, отдаленно напоминавшее секту.
Обитая в огромной пятикомнатной квартире в центре Москвы, музыкант и художник вел богемный образ жизни, сожительствуя сразу с пятью женщинами. Все они перманентно находились под воздействием алкогольных напитков, легких наркотических веществ и философских доктрин, являвшихся гремучей смесью буддизма и даосизма. Жилище их напоминало китайскую опиумную курильню, где дым стоит коромыслом двадцать четыре часа в сутки.
Внимание Артура Валентиновича, в тот момент активно возрождавшего эзотерические исследования в недрах ФСБ, привлекла способность Давида от случая к случаю окунаться во временной поток, созерцая размытые образы грядущего.
Помимо всего прочего, Давид оказался весьма проницательным сенсором. По желанию он подключался к той сущности, которую сам же окрестил Ки-полем Земли. Насколько понимал данную концепцию Волжанский, экстрасенс вел речь об энергоинформационном пространстве планеты.
Когда в размеренный, полный плотских утех и восточной философии ритм жизни Давида вмешалась ФСБ, перед элитарным художником и немного музыкантом встал непростой выбор. Или он отправляется дегустировать баланду в места не столь отдаленные за организацию притонов и прочие сопутствующие правонарушения, или слегка утихомиривает свой сладострастный нрав, параллельно оказывая консультационную помощь органам безопасности. Разумеется, дитя мира выбрало второй вариант.
По своей натуре Давид никогда не был воином. В большей степени он являлся творцом, и Волжанский это прекрасно понимал. Он ни разу не задействовал расслабленного мистика в каких-либо секретных или боевых операциях, однако возложил на него обязанность разрабатывать методические и практические рекомендации по развитию экстрасенсорных способностей у сотрудников силовых ведомств. Насколько товарищ Давид преуспел в этом деле, сейчас сказать уже было сложно. Однако не раз и не два его умение скользить во временных потоках помогало Волжанскому при принятии важных решений.
