И каким же маленьким стал теперь двор моего детства? Словно сжимался и сжимался он все эти годы, и все ниже к земле пригибались крыши его сараев, и все ближе подступала улица за оградой, и совсем невысокой оказалась наша яблоня, и куст смородины стал редким-редким – не спрячешься под ним. И все-таки он остался собой, двор моего детства. Все так же бежали в разные стороны его асфальтовые дорожки, все так же разлеглась у ограды лужа дпя корабликов, уцелело основание солнечных часов, огород с редиской и луком за углом дома и серебристый тополь возле скамейки, где вечерами сидели взрослые и говорили о чем-то своем, а мы играли в войну и «вышибалы» , в «ножички» , «птички на дереве» и прятки. Это был настоящий двор, не просто безликое место с детской площадкой и перекладиной для выбивания ковров между девятиэтажными коробками, а Двор, огороженный забором, с деревьями, сараями и поленницей, с цветочными клумбами, заросшими георгинами, мальвами и золотыми шарами, с двумя воротами и дырой в ограде. Здесь, под этим тополем, собирались мы – я, Толька и Юрка, Ленка, влюбленная в Борьку, и Борька, и Витька, и много другой детворы из окрестных дворов – и играли до темноты, и даже в темноте бегали между деревьями с карманными фонариками. У Борьки был отличный китайский фонарик, дававший плотный, почти точечный пучок света, у Сережки – фонарик с разноцветными стеклами, у меня – фонарь-мигалка. Мы собирались в кружок под тополем и начинали считаться. «Стакан, лимон – выйди вон. Стакан разбился – лимон покатился» ; «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить – все равно тебе водить» .
Считалок у нас было великое множество. Тот, кому выпадало водить, вставал лицом к стволу тополя, а мы разбегались по необъятному двору и прятались за деревьями, сараями и кустами, в поленнице и в подъездах, за скамейками и в зарослях лопухов.
Почему именно о прятках вспомнил я, вновь через двадцать лет очутившись во дворе моего детства? Да потому, что у тополя одиноко стоял рыжеволосый мальчуган в зеленой рубашке с короткими рукавами и кремовых шортах. Мальчуган оглядывал двор, смотрел в окна дома, словно ждал кого-то.
Такой же рыжеволосый появился как-то в нашем дворе, когда мы, собравшись в кружок у тополя, считались, кому водить.
– Рыжий-бесстыжий, – сказал Толька.
– Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой, – добавил его двоюродный брат Юрка.
У нашего дворового товарищества были свои законы. Дворовое товарищество не жаловало чужаков. Правда, Рыжий и не напрашивался. Он стоял в сторонке, смотрел на нас большими зелеными, как у тети-Лениного кота, глазищами, и с любопытством слушал нашу считалку. Я остался водить, встал у толстого ствола тополя, закрыл лицо руками и услышал удаляющийся топот.
– Раз, два, три, четыре, пять, – медленно и громко считал я. – Я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват. За коном не стоять.
Я отнял ладони от лица и огляделся. Моя и Сережкина мамы разговаривали на скамейке, дядя Леша, Толькин отец, курил на крыльце, Анна Константиновна восседала на вынесенном из квартиры венском стуле, Чернов в защитного цвета мундире неодобрительно поблескивал очками из-за занавески, а наши все попрятались. Только Рыжий стоял на том же месте, внимательно глядя на меня. На запястье его левой руки голубел диковинный гладкий браслет.
– Браслет у тебя классный, – сказал я. – Махнем на ножик? Со штопором.
Рыжий моргнул, убрал руки за спину и спросил:
– А что вы делаете?
– В прятки играем, не видишь, что ли? – рассеянно ответил я, не сводя глаз с зарослей лопухов. Заросли подозрительно покачивались.
– А как это? – спросил Рыжий.
– Ты что, в прятки не умеешь? – удивился я, не решаясь пока далеко отходить от тополя.
– Не умею.
– Ну ты даешь, Рыжий! Сейчас научим, подожди.
Первым я застучал Юрку, и дело шло удачно, но длинноногий Борька все испортил. Он где-то упорно прятался, я расхаживал вокруг тополя, все расширяя круги, ребята у кона дружно кричали: «Топор, топор, сиди как вор!» – и Борька сидел где-то, а когда я рискнул дойти до клумбы, вдруг выскочил из-за сарая, раньше меня успел к тополю и всех выручил.
– Ребя, примем Рыжего? – предложил я. – Он в прятки никогда не играл.
Толька скривился, Витька пожал плечами, а Ленка сказала:
– Пусть играет.
– Ты, может, и в «колдунчики» не умеешь? – насмешливо поинтересовался Юрка.
Рыжий растерянно улыбнулся.
– Ладно, давай играть, ребя, – вмешался Валерка. – Мне еще стих учить. Води, Леха, пусть Рыжий прячется.
И я опять остался водить.
Наступили сумерки, все собрались у кона, а я все бродил по двору в поисках Рыжего. «Пила, пила, лети как стрела!» – кричала наша братия, но Рыжий и не думал появляться, хотя я дошел до самых ворот и момент для него был очень удачный.
– Принимаем всяких рыжих-бесстыжих! – кипятился Толька.
– Домой он ушел, твой Рыжий, – авторитетно заявил Борька. – Больше не примем. Давай по новой считаться.
Так и не пришел тот рыжий и зеленоглазый. Канул куда-то вместе со своим голубым браслетом. А ножик свой со штопором и двумя лезвиями я обменял на Витькин пистолет с пистонами.
