В тот вечер, когда ее семья была разодрана в клочья, женщина как ни в чем не бывало стояла у плиты, сквозь стекло присматривая, как запекается курица, и думая про себя, что на свете нет ничего страшнее подгоревшего жаркого.
Украдкой бросила взгляд на видеоняню на стойке. Увидела, что грудь шестимесячной дочери едва заметно вздымается и опадает, унимая тревогу матери, как целительный бальзам. Ее сын, теперь уже шестилетний, всегда ухитрялся выскользнуть из пеленок — она даже называла его «мой маленький Гудини»[1], — но дочь с самого рождения уютно и спокойно устраивалась в свертке мягкой ткани. Как сказал Брэд в день, когда они принесли ее домой: «Наше маленькое буррито»[2].
Сын после школы отправился играть к Закари Блумфилду, живущему за углом на Фокс-Хилл-Лейн. Пообещал вернуться домой к ужину в половине седьмого. А раз резиденция Блумфилдов всего в двух кварталах, она разрешила сыну вернуться в одиночку. Сейчас уже 18:38. Хотела было позвонить Мэллори, матери Закари, — узнать, как дела, но обещала Брэду, что без повода тревожиться не станет.
Социальная жизнь их сына — настоящее беличье колесо: что ни день, то детский праздник, день рождения или тренировка мальчишеской лиги по соккеру. Поспевать за ним, одновременно поддерживая в доме относительную чистоту и ухаживая за младенцем, — дело изнурительное, но ей приятно, что он такой активный, такой компанейский. Половина его одноклассников понемногу сводят чудесные деньки на нет в одиночестве, позволяя им истлевать в сиянии айпадов. В глубине души она радовалась, что сын задерживается. Конечно, ему этого говорить нельзя.
Кроме того, жаркое должно запекаться еще минут десять. Салат уже готов и ждет заправки восхитительным итальянским соусом собственного приготовления. Израильский кус-кус стоит на подогреве. Брэд работает по восемьдесят часов в неделю, но поклялся хотя бы иногда ужинать дома с семьей. И как раз сегодня семейный вечер.
Большинство вечеров она ужинает с глазу на глаз с сыном, тоскливо поглядывая на пустой стул Брэда и на малютку в качалке рядом с ним. Сын забалтывает ее до умопомрачения — жует и говорит. Жует и говорит. Не упустит ни одной мелочи, какой бы ничтожной та ни казалась. Потчует мать рассказами о скверной еде в столовке, с какими друзьями решил сесть и почему и на чьем дне рождения был лучший (и худший) торт. А она сидит и зачарованно слушает с блаженной улыбкой на лице.
Едва очистив тарелку, сын вылетает из-за стола, будто горящая шутиха. Она никогда его не останавливает, лишь молча уповает, что он задержится хотя бы еще чуточку, дорожа ее компанией. С любящим мужем, работающим день и ночь, чтобы обеспечить семью, и двумя замечательными здоровыми детьми грех даже думать так, но… не одинока ли она?
Большинство вечеров Брэд приходит домой выжатый как лимон, сбрасывает вещи грудой на пол спальни и валится в кровать. Трехминутный отчет на тему «Как прошел день», целомудренный поцелуйчик в губы — и вдруг уже настало утро. Близости у них не было с рождения дочери. Она отчаянно ждет, чтобы он сделал первый ход, жаждет, чтобы он бережно сунул руку ей под майку. Ей недостает его прикосновений, ощущения его веса на себе, покалывания лица его щетиной. Она знает, что Брэд ради них изо дня в день выкладывается с утра до ночи. Они с трудом сводят концы с концами с той поры, как сошлись. Брэд приносит домой 80 тысяч долларов в год — едва хватает на выплату закладной и содержание семьи из четырех человек. Дом с тремя спальнями и двумя ванными должен был послужить лишь временным пристанищем, но средств совсем в обрез, и переехать отсюда в ближайшее время не светит.
Брэд вкалывает изо всех сил и нуждается в отдыхе. Но ее по-прежнему обуревает желание. И не только физической близости. Не так давно она от имени всего класса произносила речь на выпуске, была капитаном команд по хоккею на траве и плаванию и окончила колледж со средним баллом 3,9. Колебалась между медицинским и юридическим, зная, что способна преуспеть и там, и там. Ее острый ум и трудолюбие не знали себе равных. Мир готов был покориться ей, если только она захочет. И она хотела.
Когда забеременела вскоре после диплома, это стало сюрпризом, но вовсе не скверным. Она отодвинула свои амбиции на заднюю конфорку в чаянии, что они останутся теплыми. Но семь лет спустя карьерные притязания остыли, как и супружеское ложе. И нежданно-негаданно она вдруг стала тридцатилетней домохозяйкой. Чувствует себя слишком старой, чтобы возвращаться к учебе, но при мысли, что растрачивает остатки молодости на отслеживание готовности жаркого, так и хочется сигануть с моста.
В складской ячейке у нее по-прежнему пылятся ящик на ящике справочной литературы, погребенные под старыми школьными альбомами и джинсами, в которые уже не втиснуться никогда. Медицина. Право. История. В такие вот вечера, как сегодня, стоя в одиночестве перед плитой, она слышит их зов. Книги — точильные камни, а ее интеллект — затупившийся стальной клинок. Сын уже в школе, а дочь скоро подрастет достаточно, чтобы пойти в ясли. Пожалуй, настало время оживить чувства.
