Юрий Герт
Прозрение
Прозрение?.. Нет, самое-самое начало прозрения... В Москве, Воронеже, Алма-Ате и других городах в сороковые годы стихийно складывались кружки "зеленой" молодежи, которая сравнивала окружающую жизнь с романтическими идеалами, ради которых совершалась революция, за которые умирали их отцы в Великую Отечественную. Молодежь была настроена бунтарски. Результат?.. В Москве трое участников кружка - Борис Слуцкий, Владик Фурман, Женя Гуревич - были расстреляны, девятеро получили по 25 лет. Поэт Анатолий Жигулин в повести "Черные камни" рассказывает о молодежной организации в Воронеже, за участие в ней он отсидел много лет в лагере. Дора Штурман, будучи студенткой Алма-Атинского университета, получила за "участие в подпольной антисоветской группировке, занятой контрреволюционной подрывной деятельностью", 5 лет заключения.
В Астрахани, тишайшем провинциальном городе, нас было пятеро - трое юнцов-десятиклассников и две девушки, тоже десятиклассницы. Мы протестовали против любого рода лжи, против обывательщины, мы проводили диспуты, издавали рукописный журнал "Вонзай самокритику!", сочиняли сатирическую пьесу... Мы взбаламутили все школы города. На нас донесли в КГБ... Все это происходило в 1947 году, в глухую пору сталинщины... Спустя 15 лет о тогдашних событиях я написал роман "Кто, если не ты?.." Здесь публикуется отрывок из "Семейного архива" - документальной вещи, над которой я сейчас работаю. В ней говорится о моих друзьях - Грише Горжалцане, инженере, живущем ныне в Иерусалиме, и Саше Воронеле - физике, профессоре Тель-Авивского университета и главном редакторе литературного журнала "22".
На другой день после выпускного вечера мы с Шуркой Воронелем встретились в областной библиотеке, в читальном зале, и простились только около пяти часов, отправившись по домам. Мне было идти через весь город, от центра до окраины, где находилась Первая городская клиническая больница, где мы жили у тети Муси.
Я прошел уже полпути, когда на дороге, почти вплотную к тротуару, по которому я шел (мне хорошо запомнился этот момент), притормозила черная тупорылая "эмка". Из нее вышел длинного роста, белокурый, в белой рубашке человек и обратился ко мне:
- Вы - Юрий Герт?
- Садитесь.
И вот что странно: я ничуть не был удивлен этим приглашением. Напротив, я как будто ждал чего-то такого. Я сел в машину, на заднее сидение, и не спросил - куда мы едем, зачем. Как будто какая-то властная сила овладела мной и требовала только безоговорочного, безмолвного подчинения. Я ничуть не усомнился в том, куда меня везут, и в самом деле - машина развернулась, помчалась в обратном, через весь город, направлении и остановилась за пару кварталов от библиотеки - на улице Свердлова, перед входом с большой черной доской, по которой золотом было написано "Министерство государственной безопасности".
Вероятно, не тогда, не в тот момент, когда белокурый отворил дверцу "эмки", выпустил меня и затем ввел в здание, перед которым притормозила машина, не в тот момент я подумал, что в подобное же здание, только с надписью "НКВД", десять лет назад входил мой дядя Илья, а годом позже - моя тетя Вера. Теперь очередь была за мной.
Белокурый, пропустив меня вперед, проследовал по лестнице на второй этаж. Здесь перед обшитой коричневым дерматином дверью стоял то ли стул, то ли скамья с несколькими подушечкообразными сиденьями, в точности не помню, помню только, что, усевшись, я промаялся часа полтора, а то и два, в ожидании. Чего?... Сам не знаю. Казалось, про меня попросту забыли. Тогда зачем сюда меня привели, оставили перед дверью, из которой временами выходили какие-то люди, выходили, входили, ничуть не обращая на меня внимания. Помню, что я даже, соскучившись, достал из кармана блокнот и что-то стал записывать в нем. Но тут кто-то из выходящих-входящих предупредил: ничего не записывать, не положено. И я сидел, томился, придумывал разные причины, почему я здесь. Наконец, меня пригласили войти. Я сидел перед столом, за которым находился капитан, чью фамилию я не запомнил, хотя он вежливейшим образом представился, протянул руку и пожал мою. Вообще, внешне вел он себя безупречно. Во время нашего разговора доставал из стоявшего от него по правую руку сейфа том Плеханова, цитировал, то ли поправляя, то ли опровергая мои доводы. Раз даже открыл передо мной пачку "Казбека", предлагая мне закурить, я отказался, но этот его жест мне польстил, капитан считал меня вполне взрослым.
Дальше я постараюсь изложить суть допроса, как он запомнился мне, опуская детали.
Положив перед собой допросный бланк, выводя каждое слово каллиграфически-четким почерком, капитан вписал в бланк мои общие анкетные данные, спросил, что известно мне об отце, и перешел к родственникам: что мне известно о брате отца, Илье Гидеоновиче Герте, что - о сестре отца, Вере Григорьевне Недовесовой. Что я мог ответить?.. Илья Гидеонович Герт был арестован как враг народа. Второй муж Веры Григорьевны Недовесовой тоже был арестован как враг народа. Кажется, они оба получили по десять лет... (На самом деле, как уже говорилось, оба были расстреляны). Вера Григорьевна получила пять лет лагерей в качестве члена семьи врага народа.