Писать историю нашей страны очень трудно, потому что в течение сравнительно небольшого отрезка времени, в течение одной человеческой жизни произошло столько перемен, столько поменялось правительств, идеологий. Часто происходящее описывалось исходя из того, что требовал текущий момент. В связи с этим особенно важны и ценны свидетельства людей, которые принимали непосредственное участие в тех или иных событиях. Они, эти свидетельства, позволяют и через многие годы узнать и понять, что и как было в действительности.
Прочитав дневники отца, я поняла, что он писал не для историков-исследователей, а для нас, детей. Он хотел, чтобы мы знали, что он чувствовал, что переживал. Мне довелось во второй раз прожить свою жизнь и второй раз перевернуть самую трудную страницу в моей жизни и жизни нашей страны — тридцать седьмой год, арест отца, его уход из жизни.
Отец вступил в партию в 1907 году. За революционную деятельность его исключили из реального училища. Во время царского режима он четыре раза был в ссылках, три раза сидел в тюрьме. Будучи прапорщиком царской армии, привел на сторону революции солдат, был начальником Штаба московского военно-революционного комитета в 1917 году. Он происходил из богатой семьи и в революцию пришел по идейным соображениям, революционную борьбу считал самым главным делом своей жизни. Отец был романтиком. За революционную деятельность сына его мать в сорок семь лет была расстреляна белогвардейцами. Его отец, тоже в сорок семь лет, расстрелян той властью, которую сын так яростно защищал в молодые годы.
Сейчас я почти в два раза старше отца, я досмотрела до конца эту жуткую историю, знаю, чем все закончилось, была свидетелем переоценки исторических событий: развенчания культа личности, осуждения массового уничтожения интеллигенции и партийного ядра. Читая написанное отцом, я заново осмыслила свою детскую трагедию и детскую боль, она, моя теперешняя оценка тех дней, стала глубже и объемнее.
Уходить в прошлое трудно, тяжело все переживать заново. Но я рада, потому что мне приоткрылось, из чего складывалась внутренняя жизнь людей того времени.
На сорок седьмом году захлопнулась книга жизни моего отца, а дневники открыли мне, как тяжелы были его последние годы, как он один прошел свой путь на голгофу — пережил крушение веры и, что самое страшное, пережил предательство друзей и непонимание в семье.
К сожалению, мы, дети, ничем не могли ему помочь, потому что были слишком малы.
Сейчас, прожив еще раз свою жизнь, я с огромной любовью посвящаю эту книгу отцу.
Глава 1
Счастливое детство
Мама ушла от нас, когда мне было пять лет, а отца я лишилась в одиннадцать лет. В моей памяти долгие годы жили только какие-то смутные отрывки — запахи, слова, взгляды, но целиком представить себе картину детства я смогла, будучи уже взрослым человеком, когда получила дневники отца. Прошлое надвинулось и чуть не раздавило меня. Так бывает в самолете. Однажды мне довелось побывать в кабине летчика. В момент приземления я почувствовала, будто самолет не летит вниз, а земля как бы встает и надвигается на тебя.
Тридцатые годы. Злата Прага, город в самом центре Европы. Вацлаво наместье (площадь Святого Вацлава) идет вверх, на Винограды, видимо, там, на холмах, раньше были виноградники. Это элитный, аристократический район Праги. На маленькой улочке, она называлась Итальска, прекрасный парк, Ригровы сады, рядом особняк — вилла «Тереза». В это красивейшее здание, окруженное большим высоким забором, в 1929 году въехала наша семья — мой отец Александр Яковлевич Аросев, молодой дипломат, назначенный полпредом в ЧССР, я и мои сестры Наталья и Елена. Некоторое время вместе с нами жил Антонов-Овсеенко[1]. Вообще, судьбы этих двух людей странным образом пересекались, даже смерть они приняли вместе в подвалах НКВД.
Вилла «Тереза»… У входа в сад росли розовая и белая магнолии, я помню их запах, помню, как пахли какие-то цветы, которые росли в воде бассейна. Помню большую тую и огромный каштан.
Отец уделял нам очень много времени, устраивал такие игры, которые я до сих пор вспоминаю. В саду мы очень любили играть в индейцев. У нас было полное индейское снаряжение, все эти перья, стрелы, лук подарил нам артист, который в цирке играл индейского вождя и делал разные фокусы. Папа устроил имитацию индейского селения и прятался там, а мы должны были найти его и взять в плен. Было много всяких других игр, театрализованные истории — семейная традиция, идущая от деда отца, у которого была своя труппа, он ездил с ней по городам и весям. Отец часто водил нас в театр. Там, где мы жили, был театр, его так и называли «театр на Виноградах». Туда приезжал Бертольт Брехт, и мы смотрели его «Трехгрошовую оперу». Я была так потрясена этой пьесой, что взяла у старшей сестры ботинки и, изрезав пальто, сделала себе наряд нищей, выучила партию Полли Питчем на немецком языке и пела ее. Первым моим зрителем был истопник Цуц, ему понравилось мое выступление, он хлопал в ладоши. Может быть, он-то и пробудил во мне жажду успеха.
Старшая сестра Наташа часто брала нас на антифашистские демонстрации, и мы пели непристойные куплеты про Гитлера. Однажды нас даже забрали в полицию, а потом привели к отцу. Бедный папа очень страдал из-за нашей самодеятельности.