«Время настало пролить благородную кровь. Так не надо
медлить. Как хочешь, рази!…»
( Овидий. Метаморфозы, II, 56-62.)
Санкт-Петербург, 1834 год.
Надворный советник Иосиф Иванович Шарлемань-Боде, архитектор и почётный вольный общник Академии художеств, в тот день проснулся, против своего обыкновения, не рано. Он потянулся, с неохотой вылез из постели и, запахнув удобный архалук, позёвывая, подошёл к окну.
Сегодня Город пробудился раньше Шарлеманя. Заместо деловитых петербургских дворников, усердно убирающих лопатами остатки мартовского снега, позвякивая об обледенелые булыжники столичных мостовых (которых архитектор имел привычку наблюдать с утра), сновали экипажи, теснясь по узкому проезду улицы. По тротуару противоположной стороны шёл разночинный торопливый люд. Архитектор бросил взгляд на круглые настенные часы, да тут с досады и скривился.
Впрочем, его позднее сегодняшнее пробуждение извинялось запоздалым уходом ко сну. Вчера он вместе с ассистентом вернулся из Александрии сильно затемно, ложились за полночь, и Шарлемань распорядился не будить себя, благо срочной работы его ожидало не много.
Надворному советнику было слегка за пятьдесят, он чувствовал себя решительно не старым. То был моложавый, подвижный и бодрый мужчина, не броской, но вполне приятной, располагающей к себе наружности. Натурой Шарлемань был незлобив, в меру покладист, однако твёрд по части взятых обязательств и важных принятых решений. Последняя особенность характера внушала повод к самоуважению, а наш герой старался уважать себя.
Да, в возраст зрелости Иосиф Шарлемань шагнул с достоинством. За прожитые годы он многого достиг. Сам, без влиятельных протекций, с упорной европейской педантичностью упрямо двигался вперед… Не раз обуздывал порок тщеславия, берясь за мелкие, «негромкие» заказы; доделывая за маститыми, работал над проектами, подписанными не его рукой… Однако, упрекать судьбу Иосифу Ивановичу не стоило. Сегодня он работал над заказами, полученными с высочайшего доверия.
Заказы были переданы Шарлеманю как эстафета, а если говорить точней – наследство от прежнего строителя Александрии, Адама Менеласа.
Это прелестное поместье-парк задумывалось государем в качестве подарка Александре Фёдоровне, возлюбленной супруге. Хотя, как поговаривали во дворце, Николай Павлович теперь заглядывал в покои государыни всё реже. Но Николай, как уважающий себя мужчина, заглаживал вину перед женой подарками…
Архитектор и садовый мастер Менелас отстраивал Александрию с пустыря. Всё здесь – чудесный парк в английском стиле, Коттедж (любимый летний дом императрицы), уютный фермерский дворец – было устроено его талантом и многолетними трудами. Адам как будто вкладывал в строительство александрийского поместья свою душу.
И потому, когда проект Капеллы (церкви Александра Невского) – главного сооружения поместья, доверили исполнить не ему, а модному в Европе архитектору, старик с трудом сдержал обиду. Проект прислал в Россию Карл Фридрих Шинкель, который был в фаворе при дворе на родине императрицы, в Пруссии. У нас проект понравился и был одобрен. А воплощать этот "готический" шедевр на русской почве отправили того же преданного Менеласа. Он, скрепив сердце, взялся было за работу, да не успел – один фундамент с ним и заложили…
Легко позавтракав, дабы не утяжелять мозгов и не чинить препятствия к раздумью, Иосиф Иванович направился в рабочий кабинет. Там развернул рулон рабочих чертежей, исписанных расчётами…
Постройка церкви Александра Невского, Капеллы, вплотную приближалась к завершению. Капелла создавалась в модном при дворе рыцарском стиле: окна-колёса в ажурной оправе, изящно-заглубленный вход-портал под колпачком изогнутого вимперга, и вырезанные, как игрушечные, башенки в остроконечных шляпках, расставленные по углам…
Когда-то, помнится, несколько лет назад, в беседе за графином русской водки, старик Менелас говорил Шарлеманю:
– Люблю ли я императрицу? Да разве можно её не любить? Ведь она, видит Бог, настрадалась…
Тогда, опустошив очередную стопку и покачав плешивой головой, старик сказал, как будто говоря с самим собой:
– Ведь Лоттхен никогда не прочила себя в императрицы. Она не с цесаревичем венчалась – с третьим братом. Тогда на троне император Александр был – во здравии, во цвете лет. За ним по старшинству – Константин Павлович – мужчина из себя румяный, да здоровый. Ни при каком раскладе русский трон под Николая не готовили!
А после Менелас склонился прямо к уху Шарлеманя и зашептал:
– Ты знаешь, почему императрица все эти годы после мятежа страдает нервным тиком? Я думаю, что пережитый страх до сей поры так и не отпустил её.
При этом старый архитектор громко всхлипнул…
– Эх, друг мой разлюбезный Шарлемань, – порядком захмелевший Менелас прикладывал к слезящимся глазам салфетку, и востренький его шотландский нос краснел и вздрагивал, – я долго думал, как построить котичь (коттедж в Александрии – прим.) и время с проектом нарочно тянул. А после был сон мне, мой друг, – как видение…
Представь: будто зала большая, просторная, да золочёная – только пустая. И холодно там. И вокруг никого. Только слышу вдруг тоненький смех… Смотрю, да и вижу в углу – что ты думаешь? Кукольный домик. Хотел я заглянуть в окошко, да и слышу: «Не подходи, большой, не подходи! Ты там, мы здесь! Поди от нас, поди!» Тут все окошки и закрылись…
