По благословению СвятейшегоПатриарха Московского и всея РусиАЛЕКСИЯ II
Издание посвящаетсявсем моим многочисленным родственникам,которые несколько веков послужилиМатери нашей Русской Православной Церквив священном сане и иноческом чине,а также всем истинным угодникам Божиим,которых посчастливилось повстречатьза последние 30 лет
С некоторого времени, когда я служил в Крестовоздвиженском храме села Алтуфьева, кое-кто из прихожан, чаще молодых, стал записывать произносимые там проповеди. Некоторые из них брали на это благословение, а другие и не знали, что так полагается в церкви.
Я этому не препятствовал, но всегда предупреждал, что запись должна вестись незаметно даже для меня (ибо это поначалу очень отвлекало), а тем более для "ока государева". Само "око" не очень вникало в содержание, да и не было там ничего против "генеральной линии", кроме самого евангелия. но сам факт ежедневной проповеди утром и вечером, а тем более записи мог вызвать подозрение и оргвыводы. А я не желал оставлять этот храм и старых прихожан, которые вряд ли двинулись бы за мной на другой приход.
Второе условие, которое я ставил перед "писателями", чтобы пленка была использована только в личных целях – "никому и никогда". И этому помимо главной вышеописанной причины имелся еще ряд оснований.
Во-первых, такая "реклама" могла привлечь слишком много народу, и это регулярное перемещение определенного контингента в большом количестве в одно место также не укрылось бы от "ока".
Во-вторых, проповедь, в отличие от книги и песни например, предназначается конкретным людям, именно в этот момент стоящим в храме, а если ее дать другому без редакции, она может произвести эффект, обратный желаемому.
В-третьих, я не считал и не считаю сейчас, что эти проповеди содержат некий новый или богословски свежий и важный материал, который необходимо довести до сведения большого количества православных. И поэтому опасался вреда для собственной души, который всегда возникает, когда известность превышает масштаб самой личности.
В-четвертых, я никогда не был богословом и несмотря на то, что хорошо сдал экзамены за духовную академию, вполне мог допустить какое-либо неточное выражение, которое малая аудитория не заметит, так как в проповеди часто возникает полемический мотив или уж слишком "образное" выражение, но при многократном прослушивании оно может покоробить или оттолкнуть незнакомых с жанром людей. Одной болящей женщине, которую я причащал на дому шесть лет, передали кассету с проповедью "дорогого батюшки", где шла речь об отношении христианина к болезни. Прихожанка, "как опытный пастырь" давшая болящей духовное "лекарство", вызвала у той шоковое состояние и создала для нее реальную угрозу потери веры вообще, что потом другой священник в течение чуть не целого года пытался уврачевать. Если в медицине доза лекарства меняется в зависимости от тяжести заболевания и состояния больного, то в духовной жизни нельзя преподносить лежачему то, что дают ходячему.
И наконец, Крестовоздвиженский храм (теперь уже приобретший совсем другой вид), как всякий первый храм, для молодого священника был необычайно дорог. Он стал мне родным с первого же дня еще потому, что меня и рукополагали в воздвиженском храме, который имеет название ильи пророка в Черкизове (по приделу), и крестили в ильинском, что в обыденском. Эта любовь иногда доходила до таких глупостей, что я мысленно как-то раз выбрал там себе место для будущей могилы (знаете ли? эдакий самовлюбленный романтизм). К тому же позднее, через несколько лет, я узнал от младшей сестры своего покойного деда, что в нем был настоятелем ее дед, то есть мой (аж!) прапрадед священник Павел Смирнов, который здесь же и был похоронен.
Но немаловажным фактором явился и чисто душевный момент. Еще в семинарии, когда ребята спрашивали, где бы я хотел служить, в городе или деревне, приходилось отвечать, что везде есть свои преимущества и недостатки. Алтуфьевский же храм в этом смысле (в то время, когда не было вокруг этих страшных "человейников") был идеалом в моем понимании. Десять шагов – и ты за чертой Москвы, а транспорта, ведущего в Москву, сколько угодно, то есть любой желающий москвич может добраться без всяких электричек, хотя и этот вариант возможен. Удаленность от жилой застройки достаточно велика; лес, большой пруд, где, бывало, и утки плавали; на территории храма деревья, которые, наверное, видели и строителя храма дворянина Никиту Акинфиева, и моего прапрадеда. а деревья – мои любимые дубы. Тишина, покой, на службе слышно, как птицы поют, редких автомобилей почти не слыхать, соловьи... дом-сторожка деревянный, с крыльцом, цветы, лавочка между двумя, кажется, липами, святой источник преподобного макария желтоводского рядом.
Служили по неделям: неделю настоятель о. Михаил, неделю я, праздники вместе. За 10 лет мы повздорили всего два раза. В первый помирились через полчаса, во второй – на следующий день. Все хозяйственные заботы на настоятеле, а позже на старосте. Так что было о чем жалеть, если какое-либо головотяпство привело бы к потере этого рая на земле. А мне как начинающему священнику требовалась пока еще "тепличная" атмосфера.
