Женщина вышла из магазина как раз вовремя, чтобы увидеть, что ее игравший на улице маленький сын оказался прямо на пути высокого худого мужчины в сером, вышагивающего по середине аллеи как какой-то не совсем исправный механизм. Сердце ее тут же учащенно забилось. В следующее мгновение она прыгнула вперед, схватила мальчика за руку и оттащила в сторону.
Мужчина прошел мимо, даже не повернув головы. Женщина прошипела ему в удаляющуюся спину:
— Иди, иди! Уматывай отсюда! Постыдился бы…
Томас Кавинант продолжал свой размеренный шаг, столь же упорный, как ход часового механизма, заведенного до отказа именно с такой целью. Но мысленно он отозвался на реплику женщины:
«Стыдиться? Чего? Того, что я чуть было не наступил на этого ничтожного щенка? — Гримаса ненависти исказила его лицо. — Берегись! Я — пария!»
Он видел, что люди, мимо которых он проходил, люди, которые знали его и которых знал он по именам, домам и дружеским рукопожатиям, — все они сторонились, уступали ему дорогу, жались к стенам домов или к кромке тротуара. Некоторые из них, казалось, старались даже не дышать вблизи от него. Но он уже устал от непрерывного внутреннего крика. Эти люди были недостойны древнего ритуала приветствия. Он сосредоточил все усилия на том, чтобы справиться со спазматическим оскалом, перекосившим его лицо, а исправный механизм воли перемещал его вперед шаг за шагом.
В то время как Томас Кавинант шел по аллее, глаза его были заняты осмотром самого себя, проверяя, нет ли на одежде непредвиденных прорех или лоскутов, контролируя руки во избежание случайных царапин и убеждаясь, что пока ничего более не случилось со шрамом, пересекавшим правую ладонь от ее основания до того места, где оставались два последних пальца. В ушах у него звучал голос врача:
— ВНК, мистер Кавинант. Визуальный надзор за конечностями. От этого зависит ваше здоровье. Те нервы, которые мертвы, уже никогда не восстановятся — вы можете не заметить, как нанесете себе травму, если не привыкнете к постоянному самоконтролю. Осуществляйте его все время — думайте о нем денно и нощно. В следующий раз вам уже, наверное, так не повезет.
ВНК. Эти буквы вмещали в себя всю его жизнь.
«Доктора! — саркастически думал Томас. — Но если бы не они, я, возможно, столько бы не протянул. Ведь я был в таком неведении относительно грозящей мне опасности. Небрежность в отношении самого себя могла меня просто убить».
Глядя на удивленные, испуганные, похожие друг на друга лица похожих лиц было много, хотя городок не отличался многочисленным населением, — мелькавшие вокруг, Томас хотел верить в то, что его лицо сохраняет выражение бесконечного презрения. Но нервы лица, казалось, были едва живы, хотя врачи заверили его, что это лишь иллюзия, характерная для текущей стадии его болезни. Отгораживаясь от мира, он никогда не мог быть уверен в том, что надел нужную маску. Когда женщины, которые в свое время имели склонность обсуждать его роман в литературных салонах, отшатнулись от него, словно он являл собой некую разновидность упыря или вурдалака, Томас почувствовал внезапный предательский приступ тоски. Однако он сурово подавил ее, не дожидаясь, пока она нарушит его внутреннее равновесие. Он уже приближался к цели своего путешествия, предпринятого им с такой непреклонностью самоутверждения или дерзкого вызова. Впереди показалась вывеска: «Телефонная компания». Он прошел от Небесной Фермы две мили до города только для того, чтобы оплатить свой телефонный счет. Конечно, он мог отправить деньги по почте, но приучил себя рассматривать это как трусость, капитуляцию перед все растущим по отношению к нему отчуждением.
Пока он находился на лечении, его жена Джоан оформила развод и вместе с несовершеннолетним сыном переселилась в другой штат. Единственное, что она осмелилась взять из общего имущества, — машину. Большая часть одежды Джоан тоже осталась дома. Затем все живущие не далее полумили соседи стали настойчиво докучать ему намеками на нежелательность его присутствия среди них, а когда он отказался продать ферму и съехать, один из них покинул штат. Кроме того, через три недели после его возвращения домой хозяин продовольственного магазина — Томас сейчас как раз проходил мимо его витрин, увешанных дешевой рекламой, начал доставлять ему товары на дом независимо от того, были они заказаны или нет, и, как подозревал Томас, даже независимо от того, желал или не желал он за них платить.
Теперь он шел мимо здания суда, древние серые колонны которого, казалось, горделиво поддерживали ношу справедливости и законности, здания, в котором его (заочно, конечно) лишили семьи. Даже ступени парадной лестницы были отполированы до блеска, чтобы сделать менее заметными нужду и отчаяние тех, кто ходил по ней вверх и вниз в поисках справедливости. Дело было решено в пользу развода, поскольку ни один гуманный закон не мог заставить женщину жить в обществе такого человека, как он.
— Пролила ли ты хоть одну слезу? — прошептал он, взывая к памяти Джоан. — Что ты чувствовала? Решимость? Облегчение?
Кавинант подавил желание убежать отсюда куда-нибудь подальше.
