Крымский хан Саадет Гирей привязал коня к тонкому морщинистому стволу дерева, неизвестно как вцепившемуся корнями в скалу и даже пробившему ее в поисках влаги, тяжело вздохнул и стал взбираться по склону к пещере, которая скалилась еле заметной черной пастью — расщелиной. Это давалось ему с трудом. Тучный, сильно набравший в весе в последнее время, он тяжело дышал, и камни сыпались из-под ног. Пот градом катился по круглому, смуглому, с желтизной лицу, попадая в узкие монгольские глаза, застревая в морщинках, как вода в колеях, сверкая в бороде, где уже поблескивал серебряный волос; он смахивал соленую жижу холеной рукой и продолжал путь. Саадет Гирей не сказал ни единой живой душе, даже своей жене, которой доверял, о том, куда направился. Здесь, в суровых крымских скалах, жил колдун, который предсказывал будущее. Потомок Чингисхана, Саадет Гирей помнил о своем великом предке, завоевавшем полмира, и мечтал о его славе. Помнил он также и о том, что своими победами Чингисхан был во многом обязан шаману Тэб-Тэнгри. О нем рассказывали довольно много. Предки Тэб-Тэнгри служили еще матери Чингисхана, однако это не означало, что он займет достойное место при ханском дворе — Чингисхан не происходил из знатного рода. Саадет Гирей знал, что именно благодаря Тэб-Тэнгри его великий предок занял место, которого заслуживал. Шаман провозгласил: скоро придет Великий воин, которому покровительствует сам бог Тэнгри, поэтому его род считается «золотым». И именно Темуччи — такое имя получил Чингисхан от рождения — станет Великим ханом. Чингисхану пришлись по нраву слова шамана, по его совету он сменил имя и действительно принес Золотой Орде столько побед, сколько она никогда не видела. Саадет Гирей до сих пор не мог разобраться в том, за что его великий предок приказал убить Тэб-Тэнгри. Наверное, это было сделано сгоряча… Вокруг великих людей вечно плетутся интриги… возможно, кто-то наговорил на шамана, мечтая захватить трон. Трон шатался и под ним, именно поэтому, тяжело дыша и спотыкаясь, он упорно карабкался к пещере. По словам местных жителей, колдун умел предсказывать будущее. Оно и интересовало крымского хана. Наконец, добравшись до маленькой площадки, созданной природой прямо перед узким входом в пещеру, он погладил бороду, что делал в минуты сильного волнения, и с опаской заглянул внутрь. Возле огня сидел худой старик в лохмотьях и что-то бормотал.
— Приветствую тебя, почтенный, — громко сказал Саадет Гирей, но от волнения голос его оборвался на последнем слове. Старик не обернулся, лишь что-то пробормотал под крючковатый нос. Пламя в костре разгорелось сильнее, словно колдун произнес какое-то заклятие, и желтые отблески заплясали по склизким, словно плачущим стенам пещеры.
— Почтеннейший, — уже громче и увереннее произнес хан, стараясь подавить волной накативший на него страх, — я пришел…
Старик обернулся. В ярком свете он выглядел устрашающе: длинные белые волосы, перехваченные грязной красной лентой, испещренное морщинами узкое лицо, глаза, прикрытые веками, седые нависшие брови…
— Ты пришел узнать свое будущее, — скрипучим, словно колесо старой телеги, голосом произнес он. — Сюда все приходят за этим. Что ж, слушай. Тебе не суждено стать Великим ханом, если ты не расправишься с сыном своей жены. Впрочем, я вижу, что ты этого не сделаешь, хотя кровь проливать тебе не впервой. Верно говорю?
Хан прищурился, и его без того узкие глаза превратились в щелочки. Да, шайтан-старик прав, ему приходилось убивать всю свою жизнь. Совсем молодой, с румяными щеками, покрытыми юношеским пухом, он сражался против мятежников — сторонников своего родственника принца Селима, потом жестоко подавлял народные волнения недовольных. Он предавал, продавал направо и налево, не зная слов «дружба» и «любовь», не чувствуя никакой привязанности к близким, и добился своего: султан Селим Явуз и его сын Сулейман Великолепный благоволили к нему. Когда осенью 1523 года после ухода ногайцев, разоривших Крымское ханство, знать поставила на престол Казы Гирея Первого, Стамбул воспротивился. Крымские беи всегда согласовывали кандидатуру правителя с турецким владыкой, но на сей раз этого не сделали. Мало того, главный крымский мурза, ненавидевший нового хана, отправился в Стамбул, где, упав на колени перед султаном и обливаясь слезами, просил за него, Саадет Гирея. Сулейман Великолепный, конечно, не отказал, и новый хан с отрядом турецких янычар вскоре прибыл в Крым. Он помнил: решение расправиться с молодым племянником Казы Гиреем и его братьями созрело не сразу. Саадет Гирей колебался. Говоря по совести, племянник не сделал ему ничего плохого, покорно принял свое смещение и заявил о готовности повиноваться дяде. Саадет сделал его своим калгой [1], однако это не давало ему покоя, и вскоре хан приказал умертвить юношу. Казалось, стало легче дышать, заговоры мерещились реже… Но это только казалось. Потом пришел черед других племянников. Он истребил почти всех родственников и не жалел об этом. Нет, не совсем так. Иногда в глубине души шевелилось что-то похожее на совесть, которая, впрочем, быстро успокаивалась. Все, что он ни делал, — делал на благо страны, ослабленной нападениями ногайцев и распрями знати. Благодаря его действиям в стране удалось навести порядок. Разумеется, не все оставались довольны его политикой. Не все крымские беи любили турок, которым он поклонялся… Недоброжелатели припоминали неудачные военные походы на Москву и Литовское княжество, а хитрый шайтан, племянник Ислям Гирей, правдами и неправдами хотел занять трон. Ислям Гирей, но не Девлет, его племянник и пасынок одновременно. Старик что-то путает. Ему надо опасаться другого родственника. Колдун зашевелился, будто прочитав его мысли.
