Ретроспектива падения. Прогулки по Раю печали
Глава 1. Стоимость билета в Рай
Мне казалось, что мы с ним — двое детей,
и никто не мешает гулять нам
по этому Раю печали.
А. Рембо в переводе M. Кудинова,
«Одно лето в аду»
I
В конце мая Стаха угораздило сказать Тиму: «Я тоже». Он выпалил быстрее, чем подумал, на эмоциях. А еще с перепугу, пока не прогнали в шею. Он теперь не знает, как держать ответ.
Он теперь не знает, как держаться.
На носу — отъезд, на душе — безумные от ужаса коты и истерически настроенные кошки, на часах — пять утра. Он пялится в потолок. Вот уже минут сорок. Предвкушает сборы, объяснения, прощания. Новую жизнь… Он пытается осознать, с чем расстается, — и не может.
II
Стах смотрит в зеркало с зудящим волнением, взъерошенный, как черт, не спавший ночь. Ему не верится, что получилось, что сегодня — последний учебный.
Тимов фантом улыбается, встает чуть позади, и в зеркале кажется, словно касается губами щеки. Стах прикрывает глаза, потому что знает, каково — когда касается.
Врывается мать. Разбивает Тима вдребезги. Стах вздрагивает, отступает, как в осколки. Режется босыми пятками — о собственные мысли.
— Аристаша, ты Лофицким позвонил? — мать, конечно, переживает и, конечно, чересчур. — Сказал, во сколько поезд? Номер вагона? Они точно тебя встретят?
Он почти не врет, что еще:
— Не успел…
— Как же так?.. — она чуть не теряет голос. — А когда же ты собираешься? Будешь тянуть до последнего? А они в курсе, что ты приезжаешь? Когда ты им в последний раз звонил?
Он и не помнит. Когда в последний раз. Ее рук дело…
И она уже сама сказала, что он едет. Когда бабушка с дедушкой звонили спросить еще неделю назад. Только трубку Стаху она не дала.
Он вздыхает. Вынимает зубную щетку изо рта.
— Я позвоню.
— Позвони. Они же не могут знать наверняка. А вдруг что-то случилось? Мало ли, не дай бог, заболел.
Она стучит по дереву и делает вид, что три раза плюет через плечо. Стах наблюдает за ней скептически: вроде взрослая женщина, вроде даже современно выглядит. Может, слишком современно — для квартиры, полной антиквариата…
— Я позвоню, — повторяет он. — Как приду из гимназии.
— Почему не сейчас?
— Шесть утра.
— Мама рано встает.
Ладно хоть в единственном числе — не Лофицкая…
— Я бы подольше поговорил с ней, знаешь…
Он не очень в курсе, о чем она должна — знать. О чем знать ей можно.
Мать переживает, сомневается, трет ладонью шею. Просит:
— Только не забудь.
Он кивает. Держит улыбку. Держит, как щит. И мать сдается, улыбается в ответ. Потом резко сникает, проводит по рыжей голове рукой:
— Аристаш, ну причешись. Ну что же ты как беспризорник?
— Я водой…
— Вода не возьмет…
— Да там ветер, бесполезно…
Мать вздыхает. Она собирается уложить ему волосы. Выходит за гелем.
Стах опирается на раковину руками. Спрашивает отражение, во что оно вляпалось.
Последний день. Ему нужно переждать последний день. И можно перестать себя держать под дулом пистолета.
Правда, с тех пор, как появился Тим, с ним вместе появился и вопрос: на что Стах пистолет меняет?..
III
Стах проходит в конец библиотеки и, забившись в угол, садится на пол вместо Тима. Смотрит на стеллажи. Провожает что-то неизъяснимое.
Ничего здесь не осталось, когда Тима исключили. И вроде хорошо, что исключили. Только без него совсем пусто.
Стах тащит с нижней полки книгу. Усмехается.
Он вкладывает записку для Софьи. Он не знает, сколько она еще здесь проработает, но собирается оставить ей в напоминание кое-что, что «было бы смешно, если бы не было так возмутительно».
Вот Вы читаете чужую записку, а она возьми и окажись Вам адресованной.
Будете есть чужую шоколадку, знайте, что она тоже для Вас. Теперь, наверное, не так уж вкусно.
Ваш хулиган и хам,
А.
Стах оставляет «Трех товарищей» среди учебников и поднимается.
IV
Слишком тихо кончается физика. Оценки за четверть нарисованы, задания до сентября получены. Может, Соколов подуспокоился после того, как решилось с Тимом. А может, наконец-то устал. Во второе Стах верит меньше.
Класс расходится. Стах — как обычно. Вроде надо попрощаться, если насовсем. Но в прощаньях он не мастер. Не знает, что сказать. Застывает у своей первой парты, держит на ней собранный рюкзак. Не решается.
Зато у Соколова дел по горло — и все схвачено.
— Твои старики почти в центре живут вроде?
— А что?..
— Вы у них гостить-то будете? Все лето?
Соколов перебирает папки, находит в стопках документов нужные. Тянет Стаху бумаги в файлике и начинает собираться. Между делом говорит:
— Не поздравляю — еще рано.
Стах пробегается по строкам, округляя глаза. Поднимает взгляд.
— Не понял.
Соколов — предатель. Стах смотрит на него, не мигая, и никак не может сомкнуть губы. Ему говорят: была причина. Адекватная. Была причина сутками сидеть над физикой. Стах не знает, как реагировать. Не реагирует.
Иногда ему хочется спросить, какого черта. А он не может. Вообще ничего не может. Словно отрубает ток.
Соколов хлопает его по плечу.
— Удачи на каникулах. Да и в целом тоже — удачи.
Стах говорит ему в спину:
— А вам не кажется, Андрей Васильевич, что питерский лицей как-то больше смахивает на стимул, чем двойка по физике за год?
Соколов оборачивается, оглядывает Стаха с ног до головы, а потом чуть улыбается.
