Запись №140-01; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Дворец Государев
День ослепительно светел; свежий ветер разметал по лазурным небесам облака крыльями. Под каменными вазонами, украшающими дворцовую террасу, и в тени стен всё ещё держится посеревшая корка льда. Мир начинает подсыхать, но по бронзовым желобам с фигурными стоками в виде птичьих головок с крыши и вдоль аллей пока ещё течёт тоненькая звонкая вода. Парковые деревья сплошь покрыты розовыми цветочными почками в полпальца размером — весна. И девочка в солнечном сиянии очень хороша собой.
У девочки — тропические вороные кудри, скуластое лицо мрачноватой драматической красоты с маленьким вздёрнутым носиком и персиковым румянцем, крупный яркий рот, чуть раскосые глаза и густые брови — восточным крылатым взмахом — левую пересекает короткий белый шрам. На девочке меховой жилет из пушистых кусочков, под ним — широкая вышитая рубаха. Девочка почему-то носит высокие сапоги и форменные штаны пограничника — наверное, для удобства в верховой езде — и вокруг пояса, как у всех здешних девочек в экстриме, обозначая юбку, повязан пёстрый платок с цыганской бахромой. Ножны с длинным кинжалом виднеются из-под платка.
Элсу и девочка — одного роста. Совпали по четырем знакам, как минимум, автоматически отмечаю я и скрываю улыбку. Они больше похожи не на любовников или боевых товарищей, а на брата и сестру — с их южным шармом и смуглыми лицами; впрочем, и вправду ведь, волки и Львята считаются братьями… Грешники… с точки зрения религии и общественного мнения Лянчина, эти отношения — кровосмешение чистой воды. И кровосмесители стоят у парадного входа во Дворец Государев, под высоченным весенним северным небом, на глазах у всех желающих, обнявшись изо всех сил, вцепившись друг в друга, опять-таки, не как любовники, а как разлучённые и нашедшие друг друга дети одной матери. У них вид людей, боящихся, как бы кто не растащил их силой.
Девочка беззвучно плачет. Вытирает мокрую щёку о плечо Элсу. Пальцы Элсу утонули в пушистом мехе её безрукавки, он сжимает пучки меха в кулаках до белизны костяшек; на его лице — болезненная нежность.
Волки, стоя поодаль, смотрят… странно. Перешёптываются. Львята и Ар-Нель с Юу замерли вокруг обнимающейся парочки, как часовые, глядя не на парочку, а вокруг — Юу даже держит руку на эфесе. Придворные дамы и господа — растроганы: такая милая сентиментальная картина… Вечная Весна! Они, впрочем, не понимают подтекста этого очаровательного театрального действа. Для большинства северян это просто Воссоединение Любящих Сердец… эхе-хе…
Все, вроде бы, ждут, что девочка скажет — и она говорит, хрипловато от слёз:
— Командир, мы ведь останемся тут, да? На севере?
Элсу чуть отшатывается, как от удара. Тихо отвечает:
— Мы же не можем, Кору. Мы вернёмся домой.
Миг молча смотрят друг на друга. И Кору тихо сползает вниз, оказывается на коленях возле своего командира, на подсохших каменных плитах парадного въезда — обнимает Элсу за ноги, поднимает страдающие глаза:
— Командир, ради Творца… тебя убьют.
Элсу улыбается дрожащими губами.
— Приказать мне хочешь? В смысле — приказываешь остаться?
Кору поспешно и отрицательно мотает головой:
— Творец с тобой, командир! Как я могу тебе приказывать… я так… подумала… так боюсь за тебя… если вдруг драка — так со своими же драться придётся…
Элсу тянет её за руки вверх:
— Встань, холодно…
Кору поднимается с заметной неохотой. Элсу обнимает её за плечи — и она тут же обвивает его руками, прижимается и зажмуривается. Волк по имени Олу, лет под тридцать, с пороховыми ожогами на лице, резко вдыхает, будто хочет что-то сказать — но глотает собственные слова, как зевок. У его товарищей — встревоженные хмурые физиономии. На контрасте с улыбающимися северянами.
— Олу, — окликает Анну, — что ж ты? Скажи, что хотел.
Олу тушуется, блуждает взглядом по земле под ногами.
— Скажи, — повторяет Анну с еле заметным, но впечатляющим нажимом. — Скажи, что честный побеждённый не переживает боя. Скажи, что презираешь её. Спасла Львёнка — собой. Скажи, что презираешь её за это, ты. Давай.
На лице Олу — полное смятение; у прочих — очень похожие мины. Северяне шокированы.
Анну усмехается, горько, презрительно.
— Что ж, — говорит он. — Вот где ваша трусость. Ваша подлость. В бою — все молодцы, все герои, но война — не только бой. Война ещё — превратности, случай. Промысел Творца. Ты, Олу — ты знаешь, что Творец назначил тебе? Может, плен?
— Почему?! — вырывается у Олу.
— А почему — нет? — говорит Анну. — Разве нам судить? Так что ж? Если будет грозить плен, стыд — бросишь брата, сбежишь? Побоишься, что плюнут на твоё имя, да, Олу? Либо умереть — либо удрать, поджав хвост. Так?
Теперь все волки не знают, куда деть глаза. Анну скидывает короткую чёлку со лба.
— Я так и знал. Кто может положиться на вас? Лев? Львята? Брат на брата — не может положиться. Потому что в вас — страх. Простой подлый страх. Хуже, чем страх смерти.
Им нестерпимо слушать, это заметно — но нечего возразить. Они переминаются с ноги на ногу, кусают губы, сжимают кулаки — и молчат.
— У моих людей — не будет так, — говорит Анну. — Среди моих людей — нет трусов, нет подлецов. Мои люди не бросят брата, что бы с ним не случилось. Не проклянут. Кору, она — душой рискнула за брата. Без страха. Не смейте думать о ней плохо. Знаете, как говорят северяне? Сестра.
