Продолженное настоящее

Неважно, кто он, неважно, откуда он, неважно, как его на самом деле зовут. Даг — это псевдоним, составленный из первых букв имени, отчества и фамилии. Неважно, сколько ему лет (ещё молодой), неважно, где он учится или работает.

Всё это неважно. Здесь важен не человек, а история, участником которой он невольно является. Важно то, что это Санкт-Петербург, конец весны, вспышка эпидемии коронавируса, все ходят в масках, в перчатках, шарахаются друг от друга, закрыты школы, предприятия, учреждения, в метро — пустота, в вагонах трое-четверо пассажиров на расстоянии тревожной социальной дистанции, отменены все массовые мероприятия, на Дворцовой площади вместо стойбищ автобусов и туристов — два человека, опасливо огибающих её по периметру. Никто не понимает, что будет дальше, в сетях — дискуссии, как лучше предохраняться: принимать тардибол или пандипан, а также: существует ли коронавирус в реальности или это заговор мировых элит против народов? Публикуются кошмарные сводки смертей в Италии, Испании, Германии, Франции, осуждается безумие шведов, решивших не вводить у себя карантин, отменяются поезда, авиарейсы, все туристические направления, запечатываются границы стран, политики, как и положено, выступают с успокаивающими заявлениями. Больницы, тем не менее, переполнены, мобилизованы врачи, студенты старших курсов медвузов, графики числа заражённых, изгибаясь дугой, устремляются в заоблачные высоты. Всеобщие растерянность и смятение. Вот, жили вроде бы ничего, вдруг — бац, ни с того ни с сего проваливаемся в средневековый чумной кошмар.

Хотя это тоже неважно. Гораздо важнее то, что как раз в это время у Дага начинаются пугающие галлюцинации. Напоминает сон среди бела дня. На мгновение — словно мутнеет сознание, скрывает всё окружающее серая пелена, впрочем, она тут же развеивается и внезапно оказывается, что Даг уже не сидит за компьютером, занимаясь унылой дистанционкой, а крадётся — именно не идёт, но крадётся — по переулку, оглушённому непривычной для города тишиной.

Переулок совсем не похож на тот, к которому он привык: асфальт потрескался, пробиваются сквозь него лезвия жёсткой, как на пересохшем болоте, травы, дома — заброшенные, нежилые — темнеют пустотой выбитых окон, на стенах — пятна коричневатого мха, на штукатурке — вмятины и выемчатые царапины, словно после обстрела. А когда Даг, ведомый непонятным стремлением, выбирается на проспект, то видит, что правая часть его, напротив пригородного вокзала, залита сплошной гладью воды и по ней — в полном безветрии — пробегает мелкая конвульсивная дрожь.

Всё это абсолютно реально.

Тем более, что здесь, на проспекте, он, как бы вживаясь в иллюзию, начинает слышать первые звуки. Сначала — подвизгивающий мучительный скрежет, точно где-то неподалёку проводят острием ножа по железу, затем — лягушачье кваканье, доносящееся из сада, окружающего Военно-медицинский музей. Сад по сравнению с прежним невероятно разросся: чугунная ограда накренилась под навалом ветвей, в просветах между чёрными стволами деревьев проглядывает такая же чёрная, из разжиженной, вязкой земли, застойная хлябь.

А через секунду доносится до него рокот мотора. Крокодильей мордой выворачивается из-за угла обшарпанный бронетранспортёр, с него тут же соскакивают пять или шесть солдат с автоматами. Среди них — женщина в пятнистом, жёлто-зелёном комбинезоне. Лицо — знакомое, он откуда-то знает её имя — Агата. Она размахивает руками, что-то ему кричит. Звук голоса Даг воспринимает отчётливо, но слов почему-то не разобрать, хотя женщина недалеко. Солдаты тоже что-то кричат вразнобой, указывая ему за спину. Даг оборачивается. Вода — вроде бы чистая, но одновременно и мутная, как потёртое органическое стекло — на глазах прибывает, будто прорвало водопровод. Выкатываются из неё два довольно широких ручья и, лениво струясь, растягивая жилы морщин, охватывают Дага полукольцом.

Мокрые рукава их начинают смыкаться.

— Ги!.. ги!.. — отчаянно кричит Агата. — Сда!.. сда!.. сда!..

Даг не понимает, чего она хочет. Слова по-прежнему слипаются в вибрирующую звуковую волну. Агата, как бы подзывая к себе, загребает воздух ладонями. Даг делает неуверенный шаг вперёд. И в это время солдаты, сместившись вправо и влево, вскидывают автоматы и начинают палить прямо в него…

На этом месте он обычно приходит в себя — задыхается, хватает ртом воздух. Бешено колотится сердце. Такие галлюцинации обрушиваются на него по крайней мере раз в день. А иногда даже по два или по три раза. Эпизод воспроизводится один и тот же, повторяясь, как при копировании, до мельчайших деталей. Приступы наваливаются неожиданно. Определить их длительность Дагу не удается. Однако, судя по экрану компьютера, успевающему за это время перейти в спящий режим, транс продолжается не менее десяти минут. Но и не более двадцати — так подсказывают ощущения.

Даг сильно напуган.

Это ведь ненормально, правда?

Всё так живо, ярко, правдоподобно, словно он перемещается в иную реальность.

Одно время он серьёзно подумывает — не обратиться ли в самом деле к врачу? Но, во-первых, из-за эпидемии в городе карантинный психоз: поликлиники большей частью закрыты, как будто никаких болезней, кроме коронавируса, не существует. Больницы тоже принимают лишь тяжёлые случаи. А во-вторых, ну что скажет врач? В лучшем случае пропишет успокоительное, в худшем — сделает «психиатрическую отметку» в медкарте; не дай бог потом где-то всплывёт — «психа» на приличную работу никто не возьмёт.