Скорый поезд Астрахань – Москва мчался среди лугов, полей и зарослей кустарников. Я возвращалась из Астрахани в Тарасов, закончив свое очередное расследование. Так получилось, что преступника пришлось отлавливать вдали от родного города. Пейзаж за окном радовал буйством зеленых, красных и желто-оранжевых красок – такое бывает лишь осенью. Впрочем, не только в природе. Я перевела взгляд на свою соседку по купе, сидевшую напротив меня. Это была дама слегка за пятьдесят с весьма пышными, прямо-таки рубенсовскими формами. Крупные локоны необычайно рыжего цвета красиво ниспадали на шею и удивительно гармонировали с одеянием женщины – свободного покроя туникой, которая переливалась практически всеми цветами радуги.
– Аделаида Леонидовна Хмельницкая, – сказала дама и протянула мне руку, как делают мужчины при знакомстве.
Рука оказалась мягкой и нежной, с ухоженной кожей. Я машинально пожала ее и в свою очередь представилась:
– Татьяна.
– А отчество? – строгим голосом учительницы спросила женщина.
– Татьяна Александровна, – ответила я.
Хмельницкая продолжала выжидательно смотреть на меня, и я поспешила добавить:
– Иванова. Татьяна Александровна Иванова.
Аделаида Леонидовна удовлетворенно кивнула. Мне почему-то показалось, что сейчас она скажет, как на уроке: «Садись, Иванова».
– Но можно просто Татьяна, – предложила я.
– Да, пожалуй, можно, – согласилась Хмельницкая, – ведь вы еще такая молодая! А вот мы с Бориславом Константиновичем – это мой муж, – уточнила она и кивнула на мужчину, который сидел у окна и читал газету, – мы уже старики. Ведь так, Борислав?
Тот неопределенно пожал плечами и продолжал читать газету.
– Татьяна, вы едете в Москву или в Тарасов? – спросила Хмельницкая.
– В Тарасов. Я там живу.
– Так мы с вами земляки! – обрадовалась Аделаида Леонидовна. – Мы тоже живем в Тарасове, а в Астрахань ездили навестить родственников. А это наш внук Петя!
Аделаида Леонидовна подняла глаза, и я увидела мальчика лет семи-восьми, который сидел на верхней полке, как раз над Хмельницкой, и болтал ногами в полосатых носках. В руках он держал планшетник.
– Петр, сделай милость, убери ноги от моей головы, ты мне испортишь прическу, – строгим голосом сделала она замечание внуку.
– Бабуля, куда же я их уберу? – спросил мальчик, не отрывая глаз от гаджета.
– Не бабуля, а бабушка! Сколько раз я просила называть меня как полагается!
– Ну-у, это же так длинно: ба-буш-ка… – по слогам протянул мальчик.
– Нисколько не длинно, – возразила Хмельницкая, – слогов ровно столько же!
– Пусть столько же, зато «бабуля» гораздо нежнее, – не сдавался мальчик.
– Так, Петр, хватит мне возражать! Вот, полюбуйтесь на него! – обратилась она ко мне. – Через год ему идти в школу, а он ведет себя как трехлетний ребенок!
– Да? – удивилась я. – А я думала, что он уже школьник. На вид такой рослый мальчик!
– Нет, ему только шесть исполнилось. Вот мы и решили не отдавать его в школу на этот год – зачем же лишать ребенка детства? Вот его мама, моя дочь Изабелла, пошла в школу в шесть лет. И что хорошего? Нас всех извела, сама все время ныла: скучно ей в школе, хочется в куклы поиграть. В общем… – Аделаида Леонидовна махнула рукой.
– Баб, а я тоже не хочу в школу! – по-прежнему впившись глазами в планшетник, произнес внучок. – Я не пойду в школу, я ее взорву к чертовой матери! Пш-ш-ш! Пых-х-х! И нет школы! Вот так!
– Боже! – всплеснула руками Хмельницкая. – Откуда ты нахватался таких слов? От кого ты их перенял? Отвечай! Борислав, ты слышишь, что говорит твой внук?! Ужас, кошмар! Что люди подумают?
Супруг Хмельницкой все так же неопределенно пожал плечами и продолжал читать. Я тоже была в некотором недоумении. Мне показалось, что мальчик не сказал ничего особенного, из-за чего бы стоило так возмущаться. Некоторые дети гораздо младше него совершенно спокойно употребляют ненормативную лексику.
– Петр, говори сейчас же, кто так выражается? – продолжала допрашивать внука Аделаида Леонидовна.
– Ой, баб, ну чего ты пристала, как банный лист к жопе!
– Что?
Хмельницкая сначала побледнела как мел, потом покраснела как рак. Я уже подумала, что сейчас у нее начнется сердечный приступ. Но она только замахала руками.
– Петр, ты меня доведешь до инфаркта, – слабым голосом наконец проговорила она. – Вот, Татьяна, видите? Вот сейчас и вылезли все изъяны воспитания…
– Что вы, не стоит так переживать, – пробормотала я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Неудобно все-таки сидеть как истукан, когда на твоих глазах разыгрываются такие страсти.
– Ада! – подал голос супруг Хмельницкой, оторвавшись от газеты. – Нельзя ли потише? Я не могу сосредоточиться на чтении.
– Ты только о себе и думаешь! Всегда был черствым, бездушным эгоистом! Твой внук ругается, как пьяный грузчик, а тебе хоть бы хны! – оставив внука в покое, переключилась Хмельницкая на супруга.
– Баб, я не пьяный, – Петя оторвался от своей электронной игрушки и лукаво посмотрел на меня. – Это папа у нас часто пьяный, а мама на него ругается. А моя другая бабушка, папина мама, – это пояснение, очевидно, предназначалось мне, – на маму ругается и говорит: «Если жена хорошая, то муж никогда не будет квасить!». А мама ей: «Это вы воспитали сыночка-алкоголика!» А баба Нина ей…
