Жан РЭЙ
ПРОДАЕТСЯ ДОМ
Напрасно те, кто судит людей, взывают к божественному милосердию. Они встретят лишь ужас и неотвратимость наказания.
Конфуций. Книга мудрости.
Я не стал бы придавать большое значение этой истории о привидениях, если бы ее не рассказал мне Данстейбл.
Дело в том, что Мейпл Данстейбл считается одним из наиболее компетентных демоноведов нашего века; а демоноведением, этой страшной, но значительно обесценившейся в наше время наукой, занимаются очень немногочисленные посвященные. Да и слава Богу!
Он сам назвал эту историю «историей о привидениях наоборот»; это выражение приводит меня в растерянность. Поэтому я оставляю ее в том виде, в котором услышал. Она также интересует меня в некоторой степени потому, что в ней упоминается, хотя и очень бегло, гримуар Штайна.
Но кто же является автором этого жуткого, подтвержденного доказательствами колдовского манускрипта, ставшего, благодаря содержащимся в нем заклятиям и формулам, общим достоянием? Обычно приводят три или четыре таинственных имени, которые ничего не сказали бы читателю, приведи я их здесь. Все, что известно, или, скорее, все, что является общепринятым, так это сведения о том, что он появился в XVIII веке в Штайне, небольшом швейцарском городке в кантоне Аппенцелль. Именно там документ был гораздо позднее обнаружен Симоном Роуледжем, последователем загадочного доктора Джона Ди, создателя черного зеркала, ставшего гордостью и несчастьем семьи Уолполов в минувшие столетия.
Послушаем, что говорит Данстейбл о гримуаре Штайна:
«Автор в известной степени переработал труды Альберта Великого, «Ключ» царя Соломона и «Книгу Каббалы», отбросив, как бесполезный остаток, их герметизм, туманность языка, даже их фантастичность, придя в итоге к ясной, четкой и жуткой квинтэссенции. Он приводит формулировки, четкие, словно алгебраические или химические формулы, не оставляя места для разночтений и ошибок. Кому принадлежал этот гримуар? Можно назвать несколько великих имен, ставших известными в истории Французской революции и наполеоновской эпопеи, а также прославившихся позднее, вплоть до нашего времени.
Окажись этот гримуар в моих руках, я не колеблясь уничтожил бы его, почувствовав приближение смерти, так как эта необычная рукопись может привести человечество к жуткому концу, причем с гораздо большим успехом, чем обычные конфликты.
Случилось так, что я знаю — в общих чертах, — о чем говорится в гримуаре. Этого для меня оказалось достаточно, чтобы лишиться покоя и душевного спокойствия, качеств, так необходимых тому, кто сталкивается с неведомым. Самым жутким разделом манускрипта следует, несомненно, считать ту его часть, в которой автор осмеливается посягнуть на высочайшую справедливость, побуждая человека и открыто советуя отобрать у Всевышнего божественный промысел. Речь идет о наказании умерших!
Это именно то, что сделал Меррик.
И Меррик, человек в высшей степени обыкновенный, не смог бы поступить таким образом, не познакомься он с гримуаром Штайна.
Впрочем, я не очень удивляюсь этому.
Флавиан Меррик был вором. Его богатство сделало из него — разумеется, совершенно незаслуженно — честного человека, но в душе он всегда оставался вором, бандитом. Упрямый, скорее хитрый, чем умный, но обладающий определенным культурным уровнем и весьма злопамятный, он оказался человеком, способным завладеть гримуаром Штайна и использовать его.
Случилось так, что я тоже был знаком с Флавианом Мерриком; могу добавить, что мнение об этом человеке знаменитого демоноведа приводит меня в замешательство.
Меррик в те времена, когда я знал его, хотя и не часто с ним встречался, был обычным человеком, авантюристом без особого размаха, тайным биржевым маклером, мелким жуликом, существом, не представлявшим особой опасности для окружающих.
Тем не менее, правосудие заинтересовалось им в связи с одним делом о подлоге и чеках без обеспечения и на несколько месяцев вывело его из оборота. Суд состоялся в небольшом городке на севере Франции, где главным президентом суда был господин Ларривьер.
В Париже или любом другом большом городе Флавиан Меррик отделался бы условным осуждением; вполне реальным могло быть и полное оправдание, настолько расплывчатые и хлипкие доказательства приводила сторона обвинения. Но нужно учитывать ментальность президента суда Ларривьера. Это был судья старой благородной школы, прямой и неподкупный, применявший закон с исключительной суровостью, для которого смягчающие обстоятельства были пустым звуком. Он исходил из принципа, согласно которому у любого обвиняемого шансы на невиновность едва достигали жалкой цифры в один процент. Он с гордостью заявлял, что за всю свою карьеру оправдал всего пятерых подсудимых, основываясь на совершенно неопровержимых доказательствах их невиновности.
Тем не менее, Флавиан Меррик со спокойной душой предстал перед строгим судьей. Он считал, что у него имеются некоторые права на благодарность с его стороны.
Президент Ларривьер, закоренелый холостяк, жил в предместье, в большом старинном доме со своими книгами и единственным горячо любимым существом: это был Фрам, старый ньюфаундленд. Однажды судья прогуливался со своим постоянным спутником вдоль канала с открытым шлюзом, по которому катился стремительный водный поток.
