— Прошу прощения, — сказала Кэтрин, смущенно опуская глаза. — С моей стороны нехорошо так глазеть. Просто я никогда еще не видела такого прекрасного дома.
В поисках поддержки она взглянула на другой конец широкого стола, застеленного белоснежной скатертью. Однако ответная улыбка Джеральда была такой же вымученной и натянутой, как и ее собственная. Она краем глаза посмотрела на его отца. Мистер Круикшэнк, кажется, был совершенно поглощен нежным, как масло, бифштексом, по которому он сосредоточенно водил серебряным ножом.
— Мы понимаем, дорогая, — отозвалась миссис Круикшэнк. — Я ощущала то же самое, когда впервые… — Ее голос угас.
Кэтрин невольно посмотрела вбок и увидела, что мистер Круикшэнк еще ниже склонился над золоченой тарелкой. Легкий холодок пробежал по спине. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась дрожащей рукой за изящный винный бокал с золотой каемкой.
— Бифштекс восхитительный, — произнесла она, отставляя бокал. Миссис Круикшэнк кивнула и слабо улыбнулась. Наступила тишина, если не считать звяканья приборов о тарелки и треска поленьев в исполинском мраморном камине, который занимал угол гигантской столовой.
Кэтрин снова взглянула на Джеральда.
Его взгляд был прикован к тарелке. Он жевал медленно и с паузами, словно размышлял о чем-то и по временам уносился мыслями так далеко, что забывал о необходимости еще и двигать при этом челюстями.
Ее лицо окаменело, пока она наблюдала за этими натужными движениями. Она выпила глоток воды, чтобы прочистить горло. «Я выхожу замуж за него, — подумала она, — а не за этот дом и не за его родителей. Он совершенно нормален, когда поблизости нет его отца».
Ее щеки чуть вспыхнули, словно мистер Круикшэнк мог читать мысли. Затем она опустила глаза и снова принялась за еду. Кэтрин ощущала на себе взгляд пожилого человека и невольно подтянула ноги под стул. От звука, с каким каблуки ее туфель проехали по наборному паркету, мистер Круикшэнк передернул плечами.
Она не отрывала взгляда от еды. «Перестань на меня так смотреть». — Ее разум сам выплюнул эти слова. После чего она решительно подняла глаза и посмотрела на хозяина. Кэтрин успела заметить, как дергается его правая щека. У нее сжалось горло.
— Какой высоты здесь потолки, мистер Круикшэнк? — забормотала она, не в силах смотреть ему в лицо молча.
Она отметила, что его рубашка такая же белоснежная, как и скатерть, и безукоризненный галстук-бабочка выделяется на ее фоне двумя соединенными в вершинах черными треугольниками. Кэтрин на мгновение прижала дрожащие руки к коленям. «Я не смогу называть его папой, даже если проживу миллион лет», — подумала она.
— Ммм? — промычал наконец мистер Круикшэнк.
«Ты прекрасно меня слышал!» — выкрикнул ее разум.
— Какой высоты здесь потолки? — повторила она с трепещущей улыбкой.
— Восемь метров, — сказал он так, словно зачитывал параметры оценщику.
Она, словно желая убедиться, подняла глаза, радуясь тому, что можно избежать взгляда этих светло-голубых глаз и не видеть тика, который бился под щекой, словно крошечное, заточенное внутри насекомое.
Ее взгляд прошелся вверх по завешенным гобеленами стенам, вдоль высоких окон с широкими подоконниками, по темным изогнутым балкам, образующим арку под потолком. «Джеральд, — думала она, — спаси меня. Я так больше не выдержу. Не выдержу».
— Восемь, — повторила она. — Поразительно.
Мистер Круикшэнк больше не смотрел на нее. Как и его жена. Только Джеральд встретился с ней взглядом, когда она отвела глаза от потолка. Они секунду смотрели друг на друга. «Не бойся». Ей показалось, она прочла в его взгляде именно эти слова.
Она снова занялась едой, не в силах унять дрожь в руках. «Что же такое с этим домом, — недоумевала она. — Не могу отделаться от ощущения, что дело не во мне. Это все дом. Он слишком большой. Все в нем слишком большое. И есть в нем что-то еще. Что-то такое, чего я не могу объяснить. Но я это чувствую. Чувствую каждую секунду».
Она подняла глаза на две гигантские люстры, которые висели у них над головами, словно громадные браслеты из мерцающего самородного золота. Невольно ее взгляд прошелся по всей мраморной стене, от верхних гобеленов до нижнего края окон.
«Оленьи головы, — подумала она с содроганием, быстро отводя глаза, — целый ряд отрезанных голов таращится на нас, пока мы едим. А на полу то, что осталось от медведягризли, смотрит вверх, разевая рот в вечном оскале».
Она закрыла глаза, ее захлестнуло прежнее ощущение. «Это все дом, дом».
Когда секунду спустя она открыла глаза, Джеральд смотрел на нее, его тонкий рот сочувственно шевельнулся. «Ты в порядке?» — спросил он беззвучно, одними губами.
Она улыбнулась ему, мечтая обежать стол и навечно сжать его в объятиях. «Боже, не смотри на меня так, — мысленно умоляла она, — с такой жалостью и тоской во взгляде. Мне нужна сейчас уверенная поддержка, а не полный скорби взгляд».
Она смотрела с яростью, сердце колотилось, пока мистер Круикшэнк прочищал горло и откладывал в сторону свои приборы. Он откинулся на спинку стула, и его взгляд властно прошелся по всей длине стола.
Миссис Круикшэнк внезапно положила нож и вилку и села, замерев. Джеральд тоже отложил приборы и поглядел на Кэтрин, на его лице вдруг отразилась боль. Она не поняла. Бросила взгляд на его отца.
