Пробуждение
Авторы: Пётр Петрович Губанов
Жанры: Советская классическая проза, О войне, Морские приключения
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 122 страницы. Год издания книги - 1990.
В сборнике повестей в остросюжетной форме, в динамике подчас трагически развертывающихся событий показано, как пробуждалось революционное сознание у матросов и прогрессивных офицеров царского флота, активно участвовавших после победы Октября в борьбе за утверждение Советской власти на Дальнем Востоке.
Книга рассчитана на массового читателя.
Читать онлайн Пробуждение
ПРОБУЖДЕНИЕ
Жарким летним утром белый консульский катер подошел к борту миноносца «Скорый», стоявшего на Шанхайском рейде, и, профыркав глохнущим мотором, мерно закачался у трапа. На палубу корабля поднялся русский консул, статский советник Арнаутов, узкоплечий, невысокого роста мужчина с черной бородкой. Несмотря на сильную жару, он был в вицмундире.
— Я принес распоряжение на выход, — сопровождая слова любезной улыбкой, сказал Арнаутов, передав мне телеграмму. — И долго же продолжалась канитель.
— Я рад и благодарю вас за проявленную заботу, — сухо ответил я, рассматривая короткую, с пухлыми пальцами, руку консула.
— Достаточно ли угля и масла на кораблях, хватит ли воды и продуктов? — официально осведомился Арнаутов.
Меня почему-то раздражали его тон и манера выражаться. Я ответил, что углем только два дня назад грузились, масла и продуктов достаточно, а питьевой воды может не хватить.
Он спросил: «Нет ли больных на миноносце?» Я ответил, что нет, и стал читать телеграмму.
«Российскому консулу в Шанхае Арнаутову. Назначаю старшим над отрядом миноносцев в составе «Грозовой», «Сердитый» и «Скорый» на время перехода командира миноносца «Скорый» лейтенанта Евдокимова. С получением сего указанным миноносцам немедленно следовать во Владивосток. Морской министр адмирал Бирилев».
Я приказал сигнальщику передать семафор: «Через три часа снимаемся с якоря. Следуем в Россию».
Черноусый, высокорослый сигнальщик Иван Чарошников, приняв важный вид, раскинул руки с флажками, плавно замахал ими, вызывая на разговор «Грозовой» и «Сердитый». На загорелом, по-простому красивом лице матроса сияла счастливая улыбка.
— Вот и кончились наши мытарства, ваше благородие, — сказал Чарошников, кладя на стол семафорные флажки. — Надоела чумиза ихняя и рис. По хлебу аржаному соскучился, — добавил он, вздохнув.
— Неужто только по хлебу и соскучились, Чарошников? — спросил я.
— Нет, ваше благородие. Это только к слову пришлось. Сейчас там, у нас, осень, убрались в деревне. Поля чистые. Рябина под окном красная… А вот во Владивостоке я не был и не знаю, какой он. Как призвали, сразу в Порт-Артур попал…
— Знаю, Чарошников, что не был. Придем — посмотришь. Хороший город, наш, морской…
Когда снимались с якоря, Арнаутов стоял, вытянувшись во весь рост, на низеньком мостике консульского катера и махал рукой. Он показался мне жалким. Глядя на удаляющийся белый катер, я подумал о том, что вот мы уходим наконец на родину, куда так долго стремились и где так хорошо, а этот человек остается в далекой, чужой стране, где жарко, тоскливо и неуютно, и неизвестно, сколько он пробудет здесь.
Выйдя с Шанхайского рейда, три миноносца медленно повернули на север. Как полагалось старшему, я шел головным. В кильватере следовали «Грозовой» и «Сердитый». Наши три миноносца были последние остатки кораблей Первой и Второй эскадр, разоруженных во время войны в нейтральных портах. Оставляя за кормой расходящийся шлейф темно-бурого дыма, шли мы курсом на север. На море была мертвая зыбь. Голубовато-зеленые гребни, изрисованные мелкой рябью, с протяжным вздохом поднимали и опускали мой миноносец. Я думал о прошедших днях. В памяти проносились картины боев, осады Порт-Артура и обстрелов крепости японским броненосным флотом.
После неудавшейся попытки эскадры прорваться во Владивосток я уже не верил в успех войны. Порт-артурская эскадра перестала выходить в море. Больше половины миноносцев погибло. Матросы болели цингой. Они были изнурены до крайности тяжелыми вахтами, жарой и почти непрерывным пребыванием в море. Лица матросов сделались коричнево-зелеными. Но ни один не изъявлял желания лечь в лазарет.
Я вспомнил, как сидел однажды вдвоем с командиром «Грозового» лейтенантом Назимовым в его каюте и пил чай. Передо мной устало покачивалось почерневшее, с выцветшими глазами, худое лицо моего сослуживца и друга. Заострившийся нос, красные веки, потрескавшиеся губы. В начале войны Назимов вместе с миноносцем «Бесшумным» подорвался на мине. В живых остались четверо матросов и он. Косой синеватый рубец на щеке каждый раз напоминал мне о неудачном бое с японскими миноносцами у острова Блонд.
— Почернел ты, Костя, как ворон, — пошутил я.
— Ты тоже.
Помолчали. Отпив два-три глотка, Назимов заговорил:
— Мы проиграем войну… это точно. Стессель с продажной камарильей и бездарными генералами ведут нас к позору и гибели.
— Не сомневаюсь в этом, — нехотя подтвердил я, — обидно лишь, что зря гибнем.
— Среди команды начинается недовольство. Матросам надоела война. Они устали. — Назимов положил голову на руки и продолжал: — Мои кочегары повадились ходить в ремонтные мастерские к рабочим. Оттуда идет крамола. Матросы смотрят со злобой на нас, ропщут. Когда я прохожу мимо выстроенного караула, мне почему-то кажется, что кто-то вот-вот влепит мне пулю в затылок… В один прекрасный день они начнут швырять нас за борт, — с тяжелым вздохом закончил Назимов. — Они ждут…
Вспомнил я, как темной декабрьской ночью, накануне сдачи крепости японцам, прорывались мы из Порт-Артура в Чифу. Впереди «Скорого», в густом кружеве снежной пурги, шел «Грозовой». Едкий дым стлался за ним над водой. Износившиеся машины «Грозового» выбивались из последних сил. На ходовом мостике, облепленном снегом, возвышалась высокая фигура лейтенанта Назимова, моего постоянного напарника во время крейсерства. В паре с Назимовым ходили мы на ночные дежурства в бухты Тахэ и Белого Волка, в экспедиции вокруг островов Эллиот и Блонд, охраняли караваны, тралившие внешний рейд. Снег и ветер в ту страшную штормовую ночь безжалостно секли посеревшие лица матросов. Я видел их темные фигуры и испытывал уверенность в них.
