Призвание

Армии молодых учителей посвящается

Ночью прошел дождь, и от влажной земли исходила осенняя сырость.

Лучи солнца отогнали туман к лесу, и по городу расстилалась зыбкая, прозрачная дымка. Легкие клочья тумана клубились меж деревьев, собирались в низинах, уходили вдаль.

Был тот радостный час сентябрьского утра, когда по тысячам улиц городов и сел шли в школу дети, и казалось, что шорох листьев, перекличка птиц, звонкие молодые голоса сливаются в песню об утре Родины.

Вот в такой-то осенний час директор восемнадцатой мужской средней школы Борис Петрович Волин в сопровождении завхоза делал свой обычный обход.

…Волину было лет под шестьдесят. Среднего роста, кряжистый, с седыми усами на загорелом лице, он производил впечатление очень здорового человека. Белоснежные усы на старили его, а, напротив, оттеняли полные, по-молодому яркие губы.

Впечатление бодрости, совсем не старческой легкости в движениях дополнял и костюм его — парусиновые брюки, белые туфли, парусиновая двубортная куртка, из-под которой виднелся коричневый шелковый галстук.

Борис Петрович внимательно осматривал панели коридоров — нет ли царапин? Проводил пальцем по листьям цветов — нет ли пыли?

Завхоз Савелов, называвший себя не иначе, как «помдиректора по хозяйственной части», — степенный мужчина с глубокими складками вдоль щек, — старался подольше задержать Бориса Петровича у двойных классных досок.

Они были предметом особой гордости Савелова, венцом его хозяйственных талантов. Доски свободно передвигались вверх и вниз и были расчерчены красными линиями. Савелов не смог отказать себе в удовольствии мимоходом поднять одну из досок. При этом на лице его легко можно было прочитать:

«Вы понимаете — сколько труда мне это стоило? Но зато, посмотрите, какая красота получилась!»

В недавно отремонтированной школе еще стоял смешанный запах стружек, краски и чуть уловимо — скипидара от натертых полов, запах, который за несколько дней нового учебного года не успел выветриться.

— Мел влажен, — заменил директор, и Савелов тотчас деловито записал это в свой блокнот.

— Розетку все еще не сделали, — недовольно сказал Волин, когда они вошли в кабинет истории, и осуждающе посмотрел на завхоза.

— Сегодня к 16.00 будет выполнено, — ответил Савелов снова энергично отметил что-то у себя в блокноте.

— Не досмотришь оком, Сидор Сидорович, вылезет боком, — уже мягче произнес директор, и Савелов соглашаясь, кивнул головой.

Справедливость требует сказать, что Савелов был для Волина незаменимым человеком. Демобилизовавшись из армии, где он служил старшиной роты, Савелов сразу «врос» в школу. Он имел хороший хозяйский глаз, — неиссякаемую энергию, был исполнителен, обладал беспокойной профессиональной гордостью, которая заставляла его ходить по другим школам, высматривать «как у них и что» и прилагать все усилия, чтобы «у нас было лучше». Он не без гордости называл школу «тонким производством» и работу в ней не променял бы ни на какую другую.

Закончив обход и отдав еще несколько распоряжений Савелову, директор разрешил школьному сторожу Фоме Никитичу впустить детей.

Фома Никитич — невысокий старик с острыми, неутратившими силу, глазами — подошел к парадному входу и, загремев крюком, гостеприимно распахнул дверь.

Ребята уже теснились у стен школы. Кто-то звонким голосом рассказывал скороговоркой:

— Я вчера на футболе был и задумал: «по-щучьему веленью, по моему хотенью „Буревестник“ — забей гол!» То-о-ль-ко подумал, а левый край «Буревестника» ка-ак повел, ка-ак повел, бац! — и гол!

Увидя Фому Никитича, дети радостно приветствовали его:

— Здрасьте, Фома Никитич!

— Фома Никитич, здрасьте!

«Сущие галчата», — любовно подумал старик, отвечая им, и отошел в сторону, пропуская детей.

Начался третий урок, когда в кабинет директора постучали.

— Войдите! — разрешил Волин.

Дверь открыл высокий, худощавый мужчина лет тридцати, в армейской, хорошего сукна, гимнастерке, подпоясанной широким ремнем, в синих галифе, заправленных в аккуратные сапоги. Он держался ровно, но не напряженно. Его высокий лоб глубоко вдавался «мысами» в копну светлых, слегка вьющихся волос. Легкой походкой он сделал несколько шагов к столу и сказал негромко:

— Разрешите обратиться?

«Новый историк», — догадался Борис Петрович и предложил, указывая рукой на кресло:

— Прошу вас!

— Я прислан к вам преподавать историю, — сказал вошедший и доверчиво улыбнувшись, подал Борису Петровичу документы. Улыбка была доброй и как бы стирала отвердевшие волевые складки в уголках небольшого рта.

Валин, привстав, пожал руку историка, кивком головы снова предложил сесть.

— Мне, Сергей Иванович, уже звонили из гороно, говорили о вас.

— А я, Борис Петрович, сам напросился в вашу школу.

Они оба рассмеялись, довольные тем, что, никем не представленные, назвали друг друга по имени и отчеству, как давние знакомые.

Сергей Иванович Кремлев сразу отметил в «своем директоре» умные с житейской хитрецой глаза, сочный голос и остался доволен первым впечатлением.

Расспросив в гороно о Волине, Сергей Иванович решил идти именно в его школу, потому что находилась она в заводском районе и славилась спаянным творческим коллективом.