Душно. Невыносимо душно было в тесной больничной палате. А за окном шумел ветер. Пятна света от уличного фонаря скользили по стойкам капельниц, по верблюжьим одеялам, скомканным на двух койках, и исчезали в дальнем углу. Постанывал больной, нарушая сонную тишину.
Возле одной из кроватей дежурила девушка. Уже которую ночь она ютилась на неудобном стуле, поглядывая на часы: когда же утро? Пойти бы поспать на диван в холле, да нельзя — проспит дедушкину процедуру. Каждые полчаса приходилось откачивать жидкость из трубки, торчащей из его живота. Дедушка дернулся во сне — что-то беспокойное ему снилось. «Хороший мой, не выдернул бы дренаж», — вздохнула девушка. Проверила — нет, все на месте.
Голова гудела. «Ничего, зато деда выздоравливает…».
Чтобы размять ноги, девушка подошла к окну — во дворе диспансера поблескивала золотом маковка церкви, построенной на пожертвования больных. Небо начало сереть. Ветер перебегал по листьям и касался стекла тонкими ветками березы. Дина вздохнула. Хотелось на воздух — почувствовать свежесть утра, увидеть, как на востоке рождается майский день. А потом туда, где парад на площади соберет зевак, воздушные шары и букеты тюльпанов в руках прохожих раскрасят улицы яркими мазками, а в домах накрытые столы порадуют гостей…
Но здесь все будет так же, как вчера: отвратительные запахи лекарств, уколы, каша с ложечки и посещения родственников. И немыслимая духота.
Из угла послышался хрипящий голос:
— Девочка! Как тебя? Лина? Дина? Иди сюда.
— Дина, — тихонько ответила девушка и подошла к больному.
— Подойди ближе, — пробормотал он.
. «Только б деда не разбудил!». Дина приблизилась и в проникающем из коридора свете разглядела полубезумные глаза на пергаментном лице. Костяные пальцы до боли сжали кисть.
— Что? Там за окном? Церковь? — спросил тот, волнуясь.
— Да, церковь, Густав Карлович. Скоро доктор разрешит вам вставать, и пойдем с вами к окну, сами увидите…
— Нет, — перебил он. — Какая?
— … обычная, православная, и колокольня рядом. Хорошая церковь.
— Я так и знал, церковь здесь не та, не та. Не выздоровею… Не выздоровею! Он все подстроил. Scheisskerl[1]!
Дикая злоба сверкнула в глазах изможденного больного. Дине стало не по себе, она попыталась аккуратно высвободить руку, но тот держал крепко. Клещами.
— А ты слушай, — рассердился он, — внимательно! Меня обманули… Проклятые камни… Видишь? И церковь эта…
«Бредит», — подумала Дина и попыталась его успокоить:
— Ну что вы! Обычная церковь. Красивая. Хотите, я медсестру позову, она укол…
— Halt die Klappe[2]! Молчи и слушай! Думал, я сам…Дурак. А нужна была девчонка… Убили меня они… Или он…Проклятый рак!
Он потянул ее руку к себе, чтобы Дина наклонилась — в лицо пахнуло зловонием болезни. Дина с трудом сдержалась, чтобы не отшатнуться. Больной продолжил:
Он торопливо выплевывает слова, словно боится не успеть.
— Я дам тебе камни. Из праматерии… Возьми в руку — усилят все, что есть! Они катализатор. Ты справишься! — И вдруг на его обтянутом кожей лице появляется злорадная улыбка. — А он пусть поищет… Не отдавай, поняла? Ни за что! Ему не отнять… Пообещай!
— Хорошо-хорошо, — пробормотала Дина, решив, что бедолаге вкололи слишком большую дозу наркотика. Впрочем, здесь можно было услышать и не такое.
Костлявая рука, царапнув длинными ногтями, опустила Дине в ладонь коробок:
— Думай о хорошем… — выдавил он, и хватка ослабла.
Еле сдерживая желание вымыть руки, Дина торопливо положила его в карман джинсов.
Больной захлебнулся в кашле, переходящем в рвоту и больше не мог произнести ни слова. Дина поторопилась подать судно, машинально сунув коробочку в карман брюк. Но Густав Карлович страшно захрипел, и зеленоватые пузыри появились на жидкой всклокоченной бороде. Худые длинные ноги вырвались из-под простыни и застыли в неестественной позе. Тщедушный человечек обмяк, как пустая, сдутая оболочка.
Дина впилась в него глазами, ощущая внутри до-странности холодное спокойствие. «Это первый человек, который умер у меня на руках». В комнату заглянула медсестра.
— Он, кажется, умер…, - сказала Дина, начиная дрожать всем телом.
Та бросилась к пациенту. Не нащупав пульса, подтвердила хмуро:
— Отмучился бедняга.
Запах смерти отравлял невыносимо. У Дины закружилась голова. На улицу! Сейчас же на улицу! Дина взглянула на своего дедушку, он также спал. Она еще успеет до следующей процедуры! На улицу! К горлу подкатил отвратительный привкус тошноты. Дина накинула куртку и поспешила вон из палаты, где засуетились над покойником медсестра и дежурный врач. Голову сдавило чугунным обручем. Дина побежала по коридору, свернула на пустую лестницу, а затем вниз, по пролетам.
Кто-то шел ей навстречу, гулко бухая подошвами по мраморным ступеням. Дина подняла глаза и встретилась с отчаянно мрачным взглядом высокого парня. Поравнявшись с ней, он резко схватился за перила. Другая рука взметнулась, ища поддержку в воздухе. Дина, не задумываясь, подставила плечо. Незнакомец рухнул на нее. Под внезапной тяжестью Дина и сама упала, больно ударившись о ступени. Заколка соскочила с ее волос, и волнистые каштановые пряди рассыпались по спине.
