Выходя из кабинета сэра Джеймса Глейвенстроука, Йен Мэддокс пристально смотрел в спины двум другим членам «Трио». Их небольшая, но славная шпионская группа теперь официально распущена. Наполеон умер, и министерство иностранных дел не хотело иметь ничего общего с тремя бывшими заключенными, пусть даже прекрасно подготовленными и обученными.
Других членов команды, Клейтона и Мэдлин, эта новость потрясла. Мэдлин даже обиделась.
А Мэдлин никто не обижал.
Йен подождал, пока двое его друзей исчезнут из виду, и снова открыл дверь в кабинет старины Глейвза. Несмотря на все пережитое, двух других членов шпионской группы отличало благородство, которое, по сути, и сплачивало их.
Йен же, наоборот, никогда не обладал этим качеством.
Глейвенстроук, сделавший большой глоток бренди, поперхнулся, увидев Йена.
– Что ты здесь делаешь? Все, что нужно было сказать, я сказал.
Йен подозревал, что этому человеку нравилось считать себя отцом шпионской группы «Трио». Но он ни секунды не сомневался: Глейвенстроук перережет глотки всем троим, если посчитает, что это соответствует требованиям момента. Или, вероятнее всего, прикажет какому-нибудь несчастному идиоту поплатиться собственной жизнью за попытку сделать это.
Йен опустился в кожаное кресло напротив Глейвенстроука, положил ноги в сапогах на стол, взял стакан бренди и одним глотком осушил его. Выдержанный французский напиток стоил намного больше всего гонорара, которое «Трио» получило за десять лет службы.
– Чего ты хочешь, Призрак?
Ага, значит, Глейвенстроук нервничает. Он никогда не называл Йена этой шпионской кличкой, если только не был напуган.
Вот и хорошо. Пусть боится.
– Я же не дурак, правильно? – произнес Йен.
Глейвенстроук прищурился, но покачал головой.
– Отлично. Что ж, это значительно упрощает дело. Может, ты скажешь мне, почему я должен поверить, будто ты позволишь трем шпионам, которым известны самые грязные секреты Англии, вот так спокойно уйти на все четыре стороны?
Глейвенстроук, как норовистая лошадь, вздернул голову.
– Вы доказали свою преданность. Я не мог поступить иначе.
– Ты, Глейвз, может, и не мог. Но я подозреваю, что некоторые твои друзья вскоре передумают и посмотрят на все это иначе.
– Что ты предлагаешь? – Лицо старика покраснело.
– Когда придет время зачищать концы в министерстве иностранных дел, о группе «Трио» не должно быть сказано ни слова.
– Ну разумеется.
Йен скрестил ноги, потом потянулся вперед и смахнул с сапога налипшую крапинку грязи.
– Видите ли, дорогой мой наставник, я этого не потерплю.
– А теперь послушай меня! Я спас тебя от Ньюгейтской тюрьмы…
– В самом деле, Глейвз? Неужели за все это время тебе не приходило в голову, что я находился в той тюремной камере по собственному желанию?
– Но ты мгновенно ухватился за мое предложение, как только я с ним выступил.
– Это правда. Твое предложение показалось мне полезным. И оно действительно оказалось таким. Для меня это был шанс отточить свои навыки. Усовершенствовать свои манеры и язык. И изучить все возможные способы убийства человека, выявить которые невозможно…
– Ты имеешь наглость угрожать мне? – Глейвенстроук вскочил на ноги и положил руки на стол.
– Нет, нет. Вовсе нет. Я всего лишь предупреждаю, что любой, кто будет послан по моему следу, умрет, захлебнувшись в собственной крови.
Йен встал и снова наполнил свой стакан бренди.
– Но ты, несомненно, предан…
– Я предан «Трио», – подняв стакан, провозгласил тост Йен и взял графин. Почему бы не выпить все? – Любой, кто станет нам угрожать, умрет. Мучительной смертью. Сделай так, чтобы этот небольшой, но полезный слух быстро распространился повсюду.
– Мы, конечно, назвали ее Джулианой в вашу честь, ваше высочество. – Розовощекая женщина развернула огромный кокон из одеял и протянула вперед покрасневшего рассерженного младенца.
Принцесса Джулиана Кастанова отказалась повернуть голову, чтобы увидеть, как ее тетушка Константина на тыльной стороне своего веера сделала очередную отметку. Это был уже третий ребенок по имени Джулиана за неделю и десятый – за месяц. Если ей когда-нибудь удастся возродить свою страну и вернуться с изгнанниками домой, школьные учителя будут пребывать в некотором замешательстве.
И все же Джулиана покорно приняла плачущее создание и поцеловала его в щеку. Когда плакавший ребенок вдруг замолк, все собравшиеся придворные удивленно открыли рты и зааплодировали.
В гостиной было душно, и Джулиана подозревала, что реакция ребенка связана с тем, что его, наконец, освободили от многочисленных одеял. Но тетушки постоянно твердили ей: надо быть зверем, чтобы людей, которых лишили страны, лишить еще и монарха. Поэтому Джулиана улыбнулась, как будто это ее королевская кровь давала ей божественную власть над младенцами, и быстро вернула малышку ее матери.
Часы в холле пробили час, подавая сигнал о завершении публичной аудиенции. Тех страждущих, что не удостоились приема, выпроводили за дверь до следующей недели. Вряд ли в следующий раз им повезет больше. Улыбки – это все, что могла им дать Джулиана. Денег катастрофически не хватало.