– Ну, сколько можно спать? Я прямо не понимаю. Он спит больше моего! А в чашке молока нет, корма нет. С самого утра меня никто ни погладил, ни приласкал. За ухом и то не почесали! А он и не пошевелится.
«Что это, снится мне, что ли?» – подумал Андрей, повернулся на другой бок и опять услышал:
– Нет, пусть меня собака за хвост поймает, если он не собрался спать дальше!
Андрей открыл глаза… никого. У кровати сидит только кот Тимка и неотрывно, и очень серьезно, смотрит на Андрея зелеными, круглыми глазами.
«Приснилось», – решил Андрей, закрывая глаза. Спать уже не хотелось, но так приятно утром поваляться немного. Благо в школу, на первые два урока, идти не надо. Вчера решили объявить бойкот физичке и на контрольную сегодня не ходить всем классом. Жалко, конечно, Веру Дмитриевну, но… Андрей поежился от неприятных предчувствий: что завтра будет! Родителей точно в школу вызовут. Но они же должны понять – бойкот! И если всем не ходить – так всем! Попадет, разумеется, и всем, и каждому поодиночке. Ну и пусть. Зато коллектив!
А хорошо будет, если никто не придет, а он, как олух царя небесного, один притащится на контрольную? И ему бойкот объявят, а то и побьют. Да и от коллектива отрываться нельзя. И Кристина опять же….
Андрею физика нравилась. Всегда интересно узнавать на каждом уроке что-то новое. Но ведь коллектив решил: Не ходить!
А против коллектива не пойдешь!
– Ну вот, опять он спит! – явственно прозвучало у самой кровати.
Андрея подкинуло от неожиданности и, стоя на холодном полу, он спросил:
– Это кто тут? Кто говорит?
– Я, – ворчливо сказал кот. – Я говорю. Что тут удивительного. И всегда говорил. Только меня никто не понимал из людев. А теперь ты, почему-то, меня понимаешь. Даже, маленько, странно. Не должно так быть. Или должно?
Кот задумчиво уставился на Андрея.
– Ты! Ты разговариваешь по-людски? То есть я хотел сказать по-человечески? По-русски разговариваешь? – окончательно запутался Андрей.
– Не-а! Я, по-твоему, не умею разговаривать. Я по-своему умею разговаривать. Это ты меня понимать научился и по-моему начал говорить, – сказал кот.
Андрей ущипнул себя за руку. Больно.
Значит, он не спит. А может, он сошел с ума? Понятно!
Белая горячка!
Они же вчера с ребятами пиво пили. Точно! Просто каждому разные дозы надо, чтобы заболеть. Андрею двух глотков хватило.
Но он же не пил!
Он только попробовал!
Он всего лишь попробовал! Ему не понравилось! Это же должно считаться! Он не хочет быть сумасшедшим! И что теперь? В больницу идти? Стыд-то, какой. В тринадцать лет белой горячкой заболеть!
Что в классе скажут? Что родители скажут? Что Кристинка скажет? Ужас! Позорище! И все мечты, да что мечты, жизнь перечеркнута двумя глотками пива! Ведь Андрей и вовсе не хотел пробовать это проклятое пиво. И пацаны почти незнакомые, а вот умудрились раскрутить его на деньги – на две «соски» пива им дал. И не только дал, так идиот, и пил с ними. И последнюю «сотню» им «взаймы» дал. Ну, дуралей! Ох, и дурень!
Будет Андрей, теперь, как сосед Пашка с первого этажа, бутылки ходить собирать, банки алюминиевые. И будут его, Андрея, как Пашку, Андрейкой называть до самой старости. Пашке то ведь лет шестьдесят, а все Пашка.
– Алкаш. Синяк. Пьянь подзаборная! – Андрей будто наяву услышал эти слова в свой адрес от одноклассников. Бывших одноклассников. Ведь явно из школы выгонят. Как пить дать, выгонят! И что? И куда?
– Что делать-то, люди? – заметался Андрей. Он и раньше говорил с котом, но как говорил? Кот мяукал, Андрей немного понимал, что Тимка хочет сказать. Покушать просит, или погладить его нужно, или убраться в Тимином туалете. Кот по-своему понимал Андрея, особенно кушать и спать пойдем, знал маму с папой. Но разговаривать совсем как человек с человеком – это, знаете ли, чересчур!
– Ну, опять по-своему забормотал, не пойми – разбери!
– произнес тот же голос.
Андрей вытаращился на кота:
– A-а?.. Э-э-э?.. А ты мне не кажешься, что ли? Ты на самом деле? На самом деле со мной разговариваешь?
– Можешь ведь по-нашему говорить, на нашем языке, ежели захочешь! – сказал кот. – Вот я и говорю, молока нет и кушать хочется. Дай хоть котлетку вчерашнюю, хвост уже поднять, сил нету! – завопил он. – Заведут себе животных, понимаешь, для развлечения, понимаешь. А ухаживать не хотят. И в чашке сыро. А я если опять в угол схожу, меня, моей любимой мордочкой и натычут. А я не могу ходить в мокрое. Мне сухую чашку надо.
