Приключения, 1990

О времени и причинах возникновения детективной литературы не существует единого мнения. Одни прослеживают историю детектива с античных времен, причисляя к его отдаленным прообразам миф о царе Эдипе и, в частности, тот его эпизод, в котором властитель Фив, ища причины бедствий, обрушившихся на город, проводит своеобразное расследование, по результатам которого вопреки позднейшим канонам жанра изобличает самого себя. Другие выискивают — и находят — детективные элементы в барочном и готическом романе XVII—XIX веков. Третьи, упоминая, правда, и Эдгара По, ведут свой отсчет от Конан Дойла. Четвертые вспоминают французский плутовской, приключенческий, а затем и полицейский роман. Пятые торопятся провести по разряду детектива произведения Бальзака, Диккенса и Достоевского.

И, напротив, в попытках «ввести детектив в берега» утверждают, что детективными следует называть не всякие произведения с наличием или преобладанием в них криминального элемента, но лишь такие, речь в которых идет не о преступлении, но о расследовании преступления. Подобные утверждения не выдерживают проверки практикой и здравым смыслом и могут быть справедливы лишь по отношению к определенной разновидности детектива: к поджанру с загадкой и разгадкой, заключающейся в выявлении и поимке преступника, к детективу-шараде, детективу-головоломке. Этот поджанр известен в англо-американской традиции под названием «ху-дан-ит» («ищи преступника», буквально: «кто это сделал»), и ярчайшими образцами его являются произведения того же Конан Дойла, Честертона и Агаты Кристи. Такие детективы выглядят сегодня несколько игрушечными. Условный образ сыщика, условная фигура злодея, непременное наличие запутанных ложных следов и финальная разгадка как можно более парадоксального свойства... Хороший способ скоротать часок-другой, отвлекшись от собственных забот и волнений. Сопереживание героям подменено стремлением к разгадке тайны, жертвы не вызывают особого сочувствия, кровь хлещет клюквенным соком.

Агата Кристи существенно усовершенствовала «ху-дан-ит», в значительной мере преобразив поиски преступника в поиски мотива преступления и одновременно стремясь прописывать социальный и бытовой фон так, что мотивы, побуждающие к преступлению, оказываются у многих, тогда как фактическим преступником становится кто-то один. Но за рамки талантливой литературной игры она не вышла. Не удалось это и ее многочисленным последователям и последовательницам. Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро, при всем таланте и мастерстве их создателей, остались умозрительными абстракциями.

Совершенно другую схему предлагает — и другую читательскую или зрительскую реакцию предполагает — триллер: произведение с полнокровными и по возможности симпатичными вам действующими лицами, попадающими буквально на каждой странице в немыслимые переделки, лишь чудом и в самый последний момент избегающими неминуемой, казалось бы, гибели. Действие носит максимально напряженный характер, причем напряжение неумолимо нарастает к финалу произведения; героем, на которого обрушиваются все новые и новые испытания, может быть как профессионал (сыщик, частный сыщик), так и обыкновенный добрый молодец. В последние десятилетия наметилась тенденция делать героем триллера заведомого неудачника и неумеху, сама невезучесть которого помогает ему в конечном счете одержать победу над могущественными и хитроумными преследователями.

Этот поджанр американского происхождения; здесь следует в первую очередь назвать имена Д. Хеммета и Р. Чандлера, хотя подлинный король триллера англичанин Дж. X. Чейз. Если создание детектива-шарады требует прежде всего изобретательности и сильных логических способностей, умения задумать, замаскировать и последовательно провести через все произведение криминальную интригу, то написание триллера предполагает в его авторе недюжинный литературный дар (разумеется, если речь идет о хорошем триллере).

Но и триллер — в чистом виде — представляется на сегодняшний день все-таки в какой-то мере старомодным. Возможности и ресурсы как бы реалистического и как бы психологического повествования в этой манере сильно ограничены несколькими вынужденно условными по своей природе допущениями, элементами несколько иной, чем в случае с «ху-дан-итом», но все же литературной по характеру игры. Например, тем, что, убивая и уничтожая всех вокруг главного положительного героя триллера, его противники почему-то пренебрегают самоочевидной и весьма экономичной с точки зрения их глобальных планов целью устранить его самого. Вспомним хотя бы похождения бравого комиссара полиции из итальянского телесериала «Спрут» — типичного и вполне доброкачественного триллера наших дней. Или везение ничуть не менее популярного у нас в недавние годы Шарапова из телефильма «Место встречи изменить нельзя»: бандиты обходятся с ним почему-то значительно мягче, чем со второстепенным персонажем, засланным в банду до него и зарезанным без долгих разговоров.

Психологическая достоверность или ее видимость, необходимые автору триллера для того, чтобы вызвать сопереживание к своим героям, могут и отпочковаться от напряженного развития интриги, превращаясь когда в явную, когда в иллюзорную самоцель.