Алексей Волков, Андрей Новиков
Преступление и наказание
— Подсудимый, вы признаете себя виновным?
Подсудимый, подавленный громоподобным голосом судьи и серьезностью обстановки, понуро опустил голову и молчал. Казалось, вся его фигура излучает раскаяние и осознание непоправимости случившегося, но рот упрямо разжался, и не сказал, а выдохнул только одно:
— Нет.
В зале воцарилась изумленная тишина, настолько глубокая, что, кажется, можно было услышать из заднего ряда биение сердца преступника. Многочисленные слушатели застыли, и мучительно размышлял: «Может, я ослышался?»
— Что вы сказали? — очевидно, эта же мысль посетила и судью. По крайней мере, на какой-то момент он даже потерял частицу своей профессиональной важности и недоступности.
— Нет, — повторил подсудимый и поднял голову. На его лице отражались бушующие внутри противоречивые страсти, но в глазах вспыхнуло сознание своей правоты. Или так только показалось?
Очевидно, нет, потому что прокурор тут же поднялся со своего места, и с бескомпромиссностью молодости немедленно заявил:
— Я требую обратить особое внимание на ответ подсудимого. Он не просто совершил неслыханное по, не побоюсь этого слова, жестокости преступление, но и считает себя правым. И непонятно, — его голос загремел под старыми сводами судебного зала, неумолимый, как закон, и подсудимый, не выдержав тяжести этого сурового голоса, опять бессильно опустил голову,
— повторяю, непонятно, как может такой человек жить в нашем обществе!
По залу пронесся дружный вздох людей, которым открыли поразившую их истину. На галерке тут же завязался шумный спор, но спорщика говорили все разом, и понять что-либо было невозможно.
— Прошу тишины, — судья несколько раз ударил молоточком, и этот магический жест немедленно подействовал. Спор оборвался на полуслове, так же резко, как и возник.
— Я протестую, — неожиданно раздался голос адвоката. — Надо сперва выяснить все подробности дела.
— Протест принимается, — судью тоже покоробило от цинизма подсудимого, но судья был немолод, опытен, и старался держаться бесстрастно, как и велит его высокая должность.
Адвокат откинулся в кресле. Ох, нелегкая это работа — защищать заведомого преступника.
— Итак, — судья выдержал эффектную паузу и приступил к допросу с другого конца. — Вы сознаетесь в убийстве Арнольда Смита?
— Да, — без колебаний вымолвил подсудимый.
— Как же так — убить убил, а невиновен? — прокурор не смог удержаться от ехидной реплики, но судья сделал вид, что ничего не услышал.
— Было ли убийство преднамеренным?
— Как? — подсудимый, казалось, не расслышал вопроса.
— Вы обдумали убийство заранее? — терпеливо переспросил судья.
— Нет, — покачал головой подсудимый.
— Вы хотите сказать, что решение убить возникло у вас в последний момент, внезапно?
— Да.
— Почему?
— У меня не было другого выхода, — и подсудимый обвел присутствующих взглядом, в котором сквозил наивный вопрос: «Неужели вы не понимаете?»
— Прошу слова, — неожиданно вступил в допрос адвокат. — Прошу признание подсудимого о незапланированности убийства занести в протокол как смягчающее обстоятельство.
— Протестую, — подался вперед прокурор. — В данном случае важен сам факт убийства, а не его предумышленности или непреднамеренность. Разумеется, подсудимый не мог вытащить потерпевшего Смита из далекого прошлого, если не ошибаюсь, из двадцатого века, с целью убить его в наши дни. Такое и в голову никому не придет. Но в конечном итоге эта злодейская мысль все же пришла к подсудимому, и он ее осуществил.
— Протест принимается, — промолвил судья. — Подсудимый, с какой целью вы перенесли упомянутого Смита в наше время?
— Как? — подсудимый искренне удивился этому вопросу и поначалу даже не нашел слов. — Я, это… Ну, как там… В общем… — ему, наконец, удалось взять себя в руки. — Хотел исследовать, чем психика человека двадцатого века отличается от психики человека четыре тысячи двести тридцать первого. Кроме того, мне, разумеется, хотелось знать, как поведет себя такой человек, оказавшись в нашем обществе, и насколько он в состоянии перевоспитываться.
— Дальше, подсудимый.
— К сожалению, это оказалось невозможным. У Смита была только одна мысль — захватить власть над миром, и он даже не в состоянии был понять ее абсурдность. Воспользовавшись нашей естественной непредусмотрительностью в подобного рода делах, Смит проник в военный музей, чтобы овладеть хранившимся там оружием и затем диктовать миру свою волю. Необходимо было как-то предотвратить это, — и подсудимый подавленно замолчал.
— Однако, — заметил прокурор, — если вы не смогли его перевоспитать, надо было вернуть Смита в его время, и таким образом проблема была бы решена.
— Поздно, — подсудимый тяжело вздохнул и повторил. — Поздно. Он уже был в музее, и другого выхода не было.
— Мы подошли к самому главному, — судья непоколебимым монолитом вознесся над залом. — Подсудимый, как вы совершили преступление?
Преступник набрал побольше воздуха и выдохнул:
— Я подсунул ему боевую гранату. От старости она была ненадежной, и как только Смит взял ее в руки, грянул взрыв…
— Понятно, — судья зачем-то дотронулся до молотка и тихо добавил: Но как вы могли…
