Май 1884 года
Шлюпка болталась на волнах, хлюпала днищем, черные лопасти весел задирались в высоту при крене, едва чиркая по вздыбленной поверхности реки, а потом вдруг погружались глубоко, и тогда гребец, покраснев лицом, натужно выводил весло из воды. Оно выпархивало на воздух, обливаясь струями, блестевшими на солнце, и вновь взмахивало, точно крыло подбитой птицы, стремившейся оторваться от земли.
Никитке казалось, что шлюпка не движется, застыла посреди сердитой реки, взлохмаченной свежим ладожским ветром, однако крепостные стены, представлявшиеся с городской шлиссельбуржской пристани низкими, приземистыми, взрастали на глазах, а под ними, на плоском берегу, обозначилась человечья фигурка в голубом мундире, которая спешила куда-то, подгоняемая ветром. Крохотная эта фигурка, мелкое голубое пятнышко на фоне массивных стен, подчеркивала их огромность и непоколебимую прочность столь наглядно, что Никитке стало не по себе.
Артель строительных рабочих на трех шлюпках приближалась к древней крепости. На носу первой шлюпки, полуотвернувшись от гребцов и вглядываясь в неровную линию крепостных стен, сидел человек в инженерной шинели и фуражке, которую он надвинул глубоко на голову, чтобы не сдуло. Кончики ушей оттопыривались фуражкой, выглядывая из-за поднятого воротника шинели, как розовые ангельские крылышки. Инженер часто шмыгал носом и сморкался. Никитке было жаль его. Сам он с Кузьмой Никаноровичем, каменных дел мастером, сидел на корме, запахнувшись в отцовский широкий кафтан и положив ноги на прочный ящик с инструментами. Кузьма покуривал, уперев взгляд в днище шлюпки, слюдяно блестевшее засохшей рыбьей чешуей.
Два дюжих бородатых гребца из артели боролись с быстрым течением и ветром, правя на Флажную башню, к Ладоге, но шлюпку сносило влево, к Круглой башне, что, собственно, и нужно было гребцам.
Обогнули сторожевой пост на юго-западной оконечности островка. Здесь ветер был не столь силен, зато грести пришлось против течения. Шлюпки совсем остановились. Обогнувший Круглую башню по берегу острова жандармский офицер в голубом мундире шел в том же направлении и едва не обгонял их.
— Какая честь! Сам комендант Покрошинский встречает… — обернулся инженер к артельному старосте Михееву, сидевшему позади него.
Староста хмыкнул неопределенно.
Первая шлюпка ткнулась в мокрые доски пристани. Инженер отодвинулся в сторону, а Михеев перескочил на пристань с концом в руке и ловко примотал его к низкому столбу, торчавшему из досок. Кузьма кинул старосте другой конец с кормы. Шлюпка была причалена. Только тут инженер позволил себе сойти на пристань, где уже ждал его полковник Покрошинский.
— Что ж так долго, Иван Степаныч? — с укоризной воскликнул полковник, на что инженер сухо и даже как-то брезгливо отвечал:
— Вам должно быть известно, что набрать сюда работников не так просто. Люди боятся.
— Вячеслав Константинович со дня на день нагрянут, — будто бы не слушая, продолжал Покрошинский, и тут Никита заметил, что полковник слегка «под мухой». Видимо, обнаружил это и инженер, потому что ответил еще более раздраженно:
— Я, кажется, не имею чести служить по департаменту Вячеслава Константиновича.
— Ах, Иван Степанович! — воскликнул полковник обиженно. — Уж государю-то все служим. Он повелел! — Покрошинский значительно указал в небо пальцем.
Артель споро, но без спешки, выгружала имущество на пристань. Михеев командовал незаметно, почти без слов. Двинулись по сходням на берег: впереди инженер с полковником, позади, гурьбою, — артель. Никита нес перекинутый через плечо на ремне инструментальный ящик.
Путь по каменистому берегу вдоль крепостной стены к воротам в башне был недолог, но тягостен. Стена нависала, давила всею тяжестью, от нее веяло холодом. Никитка зябко ежился, Кузьма Никанорович крупно шагал рядом, не поднимая головы.
Ветер доносил до артели начальственный разговор.
— …Чтобы даже мышка не проскочила, Иван Степанович! Сделайте уж на совесть. Иначе потом… Тут черт голову сломит, в этой крепости! — горячился полковник.
— Выполним по проекту-с, — отвечал инженер.
— Помилуйте, какому проекту! Инженерное ведомство сделало тяп-ляп, а тут столько дыр кругом. Окна, двери, потайные ходы. Они ж у меня расползутся!
Никитка с интересом прислушивался.
— Кто расползется, дядя Кузьма? — тихо спросил он.
— Каторжные, известно кто, — буркнул мастер.
У небольших полукруглых ворот в башне дежурил жандарм с саблей. Над воротами Никитка увидел герб с орлом и надпись: «Государева». Жандарм вытянулся во фрунт. Покрошинский с инженером посторонились, пропуская артельщиков в ворота. Полковник шевелил губами, считая. Никитка заметил, что Кузьма Никанорович тайком осенил себя крестом, переступая за ворота.
— Тринадцать человек, — сказал Покрошинский.
Вышли в крепостной двор, где уже пробилась из земли редкая травка и распушились листочками чахлые сиреневые кусты, росшие в отдалении у прочного каменного дома с высоким крыльцом, по которому сновали те же голубые мундиры. Повсюду виднелись следы недавнего строительства и ремонта: свежие заплаты в крепостной стене, кучи щебня, пятна свежевзрытой земли. Кое-где были намечены на земле песчаные дорожки, огражденные низкими деревянными заборчиками, от которых веяло казенной унылостью. Пошли прямиком мимо церковки к длинному беленому зданию в один этаж — кордегардии, как объяснил полковник, и, пройдя его коридорами, попали во двор, где перед артельщиками предстало двухэтажное строение из красного кирпича с квадратными зарешеченными окнами. Новая эта постройка с грубыми швами кладки резала глаза среди начавших цвести по двору одуванчиков и просторного холодного неба, открывавшегося за крепостной стеною на все четыре стороны.