Terra di baci d'onore e non d'amore.[1]
Габриэлла де Фина
Факт: угадать, куда заведут дела сердечные, невозможно. Я понял это в Неаполе, когда на площади Гарибальди в семь вечера, на исходе итальянского часа пик, мне выстрелили в живот. Дуло пистолета вжалось в тело чуть правее пупка. Попробуйте надавить на это место двумя пальцами. Вот все, что я почувствовал: мягкое нажатие, а после мышцы резко напряглись. Потом я стал падать.
Боль была острой: будто в меня вонзился длинный серебряный меч. Резкая такая боль. Я произнес вслух: «Меня застрелили». Я падаю на колени, переворачиваюсь, судорожно прижимаю руки к животу. В глазах не помутилось, и я отчетливо вижу самого себя в кадре замедленной съемки, снятом откуда-то с высоты: мужчина споткнулся, нарушив строй размеренно движущейся толпы, — получил пулю или удар ножом. Просто взяли и напали с очень близкого расстояния, вычислили жертву и умело убили. Вот как это случилось…
Я медленно умирал. Дыхание стало частым и неровным, тревожные голоса вокруг звучали глухо и сдавленно. Уткнувшись лицом в серую мостовую, я смутно различал только тени и ручейки крови, бежавшие между булыжниками.
«Medico! Presto! Presto!»[2] — раздалось неподалеку. Врача звал мелодичный баритон, по-итальянски певучий, требовательный, без истерики и паники. Бельканто в минуту беды. Певун взялся навести порядок. Мне хотелось подать голос, но силы уходили, и я мог лишь следить, как из меня течет кровь, широко разливаясь по стертым камням, превращая мостовую в инопланетный пейзаж: серые скалы и красные моря.
Потом меня перевернули, словно волна вынесла тело на пляж. Какая-то женщина, стоя рядом на коленях, отдавала распоряжения и задавала мне вопросы на итальянском. Она распахнула мою рубашку, освобождая место, куда вошла пуля: пропитавшаяся кровью материя тяжелела, прилипала к коже. Потом женщина прощупала рану — сложила два пальца и вдавила их в живот. То же самое я почувствовал, когда в меня уперся пистолет, только теперь не было ни напряжения, ни боли. Стало холодно. Вечер жаркий и душный, а мне холодно до дрожи: совсем как в тот день, когда я прилетел в Неаполь. Только теперь мне ясно, что станется дальше: смерть.
Ты ведь не ожидал такого, а? Такое и в голову не придет, когда твои губы касаются ее губ и на краткий миг ощущаешь, что мир вокруг еще может стать лучше. И мысли нет, что через несколько дней будешь умирать на улице, застреленный в упор: капкан захлопнулся. Когда все только начинается, ты не в силах угадать, куда заведут влечения сердца. Факт.
Выходным, казалось, не будет конца. До начала работы на новом поприще времени расслабиться навалом. Мне предстояло стать старшим консультантом в центре избавления от алкогольной и наркотической зависимости, который специализируется на бездомных. Не надо меня хвалить: работа как работа, не лучше любой другой. Душу такая работа не возвышает, так, кухонно-кисельная чушь. Хочешь давать советы бездомным, как избавиться от пагубных привычек, — сам избавляйся от эмоций. Чтоб как броня. К тому же дело опасное. Люди озлобленные легко обижаются: улица к ним жестока, советчики навязчивы — доверия почти никакого. Сколько надо мной насмехались, сколько оскорбляли, угрожали! Даже бить пытались.
Десять лет подряд нескончаемые беседы с одинокими, замкнутыми, напуганными, отчаявшимися. После такого ничего не оставалось, как уйти. В этой работе некоторые видят отраду. Пользу. Только теряешь здесь больше, чем обретаешь. Страсть к состраданию опустошает. Вникнуть в беды обездоленного, в его страхи, его одиночество, его боль означает отдать частичку самого себя. Но отдавать себя можно лишь до поры до времени. Типа того, как в городе с лотка торговать: не успел оглянуться, как прогорел.
Мне понадобилось время, чтобы сообразить, на что я хочу потратить остаток жизни. Быстро выяснилось: я только и способен давать советы. Тридцать пять лет, солидный опыт, репутация. Шесть недель прошли впустую: за курсы заплатил, но ходить не стал, предложения разослал, но от собеседований уклонялся, — прежде чем мне предложили эту работу. Три дня в неделю прием страждущих, остальные — налаживание и поддержание связей с учреждением, в ведении которого осуществление госполитики в отношении бездомных. Согласился я без охоты. Собственное малодушие меня бесит. Один приятель предложил: «Смотайся куда-нибудь на пару-тройку дней». Всего и делов: я просто последовал совету. Жаль, не допер тогда, что все может пойти наперекосяк. Ну кто в наши дни следует советам?
Почему в Неаполь? Почему я отправился туда, где никого не знал, туда, куда никогда ехать не собирался? В Амстердаме у меня хороший друг живет, почему я не поехал навестить его? Раз уж была нужда побыть одному, почему не выбрал Флоренцию, Рим, любой другой город в нескольких часах лета? Тогда по радио передавали конкурс, а там этот вопрос. Откуда пошло выражение: «Увидеть Неаполь — и умереть»? Что-то такое я слышал, но понятия не имел, откуда оно взялось. Напрягши извилины, я бы сказал, что это из стихотворения Шелли, которому в Неаполе жутко не повезло. Один конкурсант в студии заявил, что это название фильма с какой-то звездой в главной роли, другой — что это из-за поразивших город эпидемий тифа и холеры, а двое других вообще промолчали. В конце концов все мы оказались не правы. Фраза, как выяснилось, взята из рекламного текста девятнадцатого века, придумал ее Томсон Холидей, призывавший британских юношей расширить кругозор, объехав «всю Европу».
![Не убий: Сборник рассказов [Собрание рассказов. Том II]](/storage/book-covers/93/93c49dd07c8d59fe12a5943cca48b6dea2ade985.jpg)
