Говард Лавкрафт
Потомок
Я пишу, как сказал доктор, на моем смертном ложе и больше всего боюсь, что он ошибся. Наверное, меня похоронят на будущей неделе, если...
В Лондоне живет человек, который вопит каждый раз, когда звонят церковные колокола. Он живет один с полосатой кошкой на постоялом дворе Грея, и люди называют его безобидным безумцем. В его комнате множество самых неинтересных и пустых книг, которые он читает и читает, стараясь забыться. Единственное, о чем он мечтает, это не думать. По какой-то причине он больше всего на свете боится думать и, как чуму, гонит от себя все будоражащее воображение. Он очень худ, морщинист и сед, однако люди говорят, что он совсем не так стар, как кажется со стороны. Страх цепко держит его своими острыми когтями, и от самого невинного звука его взгляд вперяется в пустоту, а лоб покрывается потом. Друзей и приятелей он держит на расстоянии, чтобы не отвечать на их вопросы. Те же, кто знают его со времен, когда он был ученым и эстетом, говорят, что нет ничего печальнее, чем видеть его сейчас. Так как он уже давно удалился ото всех, то никто не может сказать с уверенностью, уехал он из страны или спрятался в неведомой дыре. Уже лет десять, как он поселился на постоялом дворе Грея, но ни разу ни слова не сказал, откуда он явился, пока однажды вечером юный Уильямс не купил Necronomicon .
Когда мечтатель Уильямс, которому было всего двадцать три года, поселился в старом доме, то сразу почувствовал что-то необычное в своем седом высохшем соседе, как будто на нем было дыхание космического ветра. Он постарался сойтись с ним поближе, ведь старые друзья не смели приблизиться к нему, и его поразил страх, который не покидал костлявого наблюдателя и слушателя. В том, что этот человек постоянно наблюдал и слушал, не было никаких сомнений. Но наблюдал и слушал он скорее разумом, чем глазами и ушами, и постоянно был занят тем, чтобы забыться в бесконечном чтении веселеньких романчиков. А едва начинали звонить церковные колокола, он переставал слушать и вопил, и серая кошка, жившая в его комнате, тоже выла с ним в унисон, пока не стихал в отдалении последний звук.
Уильямс был настойчив, но и с ним сосед не говорил ни о чем серьезном или тайном. Старик не стремился никому внушать свое настроение, поэтому симулировал веселье и шутливый тон, лихорадочно припоминая забавные пустяки, но с каждой минутой его голос становился все более высоким и напряженным, пока не срывался на придушенный фальцет. Даже самые банальные замечания выдавали недюжинные знания этого человека, и Уильямс не удивился, узнав, что он учился в Харроу и Оксфорде. Позднее Уильямсу стало известно, что его сосед не кто иной, как лорд Нортем, чей древний наследственный замок в Йоркшире породил множество самых фантастических слухов, однако стоило ему заговорить о замке, возможно, времен римлян, как его владелец наотрез отказался признать за ним что-то необычное. Он даже визгливо захихикал, когда речь зашла о тайных ходах, что прорублены в горной гряде, сурово взирающей на Северное море.
Так все и шло до того вечера, когда Уильямс принес домой пользующийся дурной славой Necronomicon сумасшедшего араба Абдулы Алхазреда. Об этой книге ему было известно лет с шестнадцати, когда занимавшаяся любовь к таинственному побуждала его задавать странные вопросы согнутому старостью торговцу книгами на Чандос-стрит, и его всегда поражало, почему люди бледнеют, стоит им заговорить о ней. От торговца он узнал, что после всех гневных эдиктов священников и законников сохранились лишь пять экземпляров, да и те запрятаны подальше испуганными владельцами, которые осмелились взглянуть на мерзкие письмена. И вот теперь ему наконец-то повезло не только напасть на след книги, но и купить ее за смехотворно малую цену. Он отыскал ее в еврейской лавке в нищем квартале Клермаркет, где ему и прежде случалось находить странные вещи, и он почти уверен, что старый согбенный левит улыбался в нечесаную бороду, когда он совершал свое открытие. Громоздкий кожаный переплет с медной застежкой лез в глаза, и цена оказалась нелепо низкой.
Одного взгляда на заголовок было достаточно, чтобы его бросило в жар, а диаграммы, вкрапленные в непонятный латинский текст, разбудили в его мозгу смутные и на редкость тревожные воспоминания. Ему показалось совершенно необходимым принести увесистый том домой и приняться за его расшифровку, отчего он унес его из лавки с такой очевидной поспешностью, что старый еврей тревожно закудахтал ему вслед. Когда же он наконец в своей комнате засел за книгу, то сочетание старинного английского готического шрифта и исковерканной средневековой латыни оказалось недоступным для его лингвистических познаний, и он с большой неохотой обратился за помощью к своему странному напуганному другу. Лорд Нортем, улыбаясь, что-то нашептывал своей полосатой кошке и, когда дверь открылась, резко отпрянул от нее. Потом он заметил книгу и весь задрожал, а едва Уильяме назвал ее, потерял сознание. Придя в себя, он рассказал юноше свою историю, лихорадочным шепотом поведал о своем фантастическом безумии, чтобы тот немедленно сжег проклятую книгу и пепел развеял по ветру.
