Гарри Тёртлдав
Последний параграф
Единственными способами наиболее успешно победить здравый смысл являются устрашение и сила.
Адольф Гитлер. «Майн Кампф»
Отказ от применения насильственных методов является первым параграфом моей веры. Он же является и последним параграфом моего кредо.
Мохандас Карамчанд «Махатма» Ганди
Танк медленно двигался по улице Раджпат, мимо руин, оставшихся от Мемориальной Арки, по направлению к Воротам Индии. Самоё ворота ещё стояли, хотя перед самым падением Нью-Дели, в них всё-таки угодило несколько снарядов. Над воротами реял Юнион-Джек[1]
Британские войска выстроились вдоль Раджпат, молча наблюдая, как танк едет мимо. Их выцветшая, окровавленная, грязная форма была изодрана, на многих были бинты. Их взгляды, как это часто бывает с побежденными, не выражали ничего кроме усталости и безразличия, хотя надо отдать должное — английская колониальная Армия Индии отчаянно сражалась до последней капли крови и до последнего патрона.
Танк приближался к Воротам Индии. Военный оркестр, специально собранный и принаряженный для этой цели, начал играть мелодию, как только танк проехал мимо него. Пронзительный тонкий звук волынок растворялся во влажном жарком воздухе.
В тени Ворот стоял человек, ожидая, когда подъедет танк.
Фельдмаршал Вальтер Модель нагнулся к бронекуполу своего «Панцера IV»:
— В подобных церемониях с британцами мало кто сравнится, — сказал он своему адъютанту.
Майор Дитер Лаш недобро рассмеялся:
— У них была богатая практика, mein herr, — ответил он, стараясь перекричать грохот мотора.
— Что это за мелодия? — спросил фельдмаршал. — У нее есть какой-нибудь смысл?
— Она называется «Мир перевернулся», — ответил Лаш. Он был знаком с деталями, потому что вместе со своим британским коллегой принимал участие в разработке церемонии капитуляции. — Музыканты из армии лорда Корнуолла играли ее, когда тот сдался американцами при Йорктауне.
— А, американцы, — Модель на мгновение задумался о своём, монокль в его правом глазу чуть было не выскочил. Монокль — это было единственное клише образа высокопоставленного немецкого офицера, которое Модель мог себе позволить. Он не был худощавым пруссаком с ястребиным лицом. Но в его округленных чертах лица и крепко сбитом приземистом теле было куда больше волевого упрямства и энергии чем во всех этих худых костистых аристократах. — Американцы, — повторил он. — Что ж, это будет нашим следующим шагом, верно? Но на сегодня хватит, всему свое время.
Танк остановился. Механик заглушил мотор, наступившая тишина была ошеломляющей. Модель проворно спрыгнул с танка. Он прыгал с танков уже почти восемь лет, начиная с тех времён, когда был штаб-офицером IV корпуса в Польской кампании. Человек, стоявший в тени ворот, выступил вперед и четко отдал честь. Вспышки немецких фотографов, запечатлевающих этот момент для истории, высветили его длинное усталое лицо. Англичанин не обратил ни малейшего внимания ни на камеры, ни на журналистов.
— Фельдмаршал Модель? — сказал он вежливо. Таким же тоном он мог обсуждать погоду.
Модель внутренне отдал должное хладнокровию британца. — Фельдмаршал Окинлек? — ответил он, также отсалютовав, давая тем самым Окинлеку ещё несколько секунд побыть на равных. Спустя несколько мгновений, он приступил к делу: — Фельдмаршал, я полагаю, вы уже подписали акт о капитуляции английской колониальной Армии Индии перед войсками Рейха?
— Так точно, — ответил Окинлек. Он расстегнул левый нагрудный карман своего кителя и вытащил оттуда сложенный лист бумаги: — Прошу вашего разрешения сделать короткое заявление относительно текущего момента.
— Конечно, господин фельдмаршал. Вы можете сказать всё, что пожелаете и как вам угодно долго. — В миг победы, Модель мог себе позволить побыть великодушным. Он даже разрешил маршалу Жукову выступить с речью при капитуляции советских войск в Куйбышеве, после чего маршала незамедлительно расстреляли.
— Благодарю вас, — Окинлек чопорно кивнул. — В таком случае, я заявляю, что условия капитуляции, которые я вынужден был подписать, являются безжалостными и жестокими по отношению к храбрым солдатам, сражавшимся под моим началом.
— Сэр, это ваше право, — но круглое лицо Моделя более не выражало приветливость, а в голосе появились стальные нотки. — Я, однако, должен вам напомнить, что моё обращение с вами, совершаемое согласно правилам ведения войны, является исключительно актом милосердия с моей стороны, за что мне может воспоследовать выговор из Берлина. Когда Британия сдалась в 1941, всем вооруженным силам империи был отдан приказ сложить оружие. Я полагаю, что вы не рассчитывали, что мы сюда дойдем, но я имею полное право считать вас не более чем вооруженными бандитами.
Щеки Окинлека медленно залила краска:
— Для бандитов мы вас неплохо потрепали.
— Именно так. — Модель был вежлив. Он не упомянул, что предпочел бы в десять раз более нормальных сражений, чем изматывающую возню с партизанами, до сих пор воевавших против немцев и их союзников на территории оккупированной России. — Вы хотите добавить что-нибудь ещё?
— Нет, сэр, более ничего. — Окинлек передал немцу подписанную бумагу и вручил личное оружие. Модель убрал его в кобуру, приготовленную заранее для этого случая. Пистолет не совсем подходил — кобура предназначалась для Вальтера Р38, а не для уродливого смертоносного Уэбли-Скотта. Хотя это, в общем, и не имело значения — церемония подошла к концу.