«Флаг великолепный, поднятый высоко…»
– Команда «Ориона» желает всем вам на Земле счастливого и благополучного Дня Независимости. По правилам безопасности нам здесь нельзя устраивать фейерверки, но мы хотим, чтобы все знали: мы не забыли, что этот день означает для Америки.
– Совершенно верно, Блейн. И здесь, на «Орионе», у нас два повода для праздника. Сегодня мы прошли орбиту Луны. Сегодня мы можем официально заявить, что улетели дальше, чем кто-либо за всю историю человечества.
– США! США!
– Это бортинженер Али Динвари держит флаг, который мы уже через несколько месяцев установим на Марсе. Рядом со мной врач экспедиции Блейн Уилсон. Он следит за нашим здоровьем…
– Давай, давай! Еще двенадцать минут – и получишь хот-дог!
– Блейн жестко нас контролирует, но это правильно… Вы видите, астронавт-исследователь Джулия Обрадор машет камере с тренажера. Мы должны тренироваться по два часа в день, потому что на «Орионе» нет силы тяжести. Нам нужно поддерживать костно-мышечную систему в хорошем состоянии, чтобы, попав на Марс, мы смогли бы по нему ходить, а не ползать.
– Ты забыла представиться, Салли.
– Точно! Спасибо, что напомнил, Блейн. Я – Салли Дженсен, командир корабля…
– Станешь первой женщиной, которая ступит на Марс, ага-ага!
– Говорит командир корабля «Орион-6». Сейчас мы закончим этот праздничный пир из хот-догов и фруктового пунша и снова вернемся к работе, но мы не могли не воспользоваться моментом, чтобы сказать Америке – и всей Земле – что мы…
«…и да мирно реешь ты всегда!..»
– … держим курс прямо в направлении исторического шага по красной почве Марса. Хорошего праздника всем вам!
– О̓кей, «Орион». Переходим на штатную связь. Отличная работа! Журналисты улыбаются, а это добрый знак.
– Спасибо, Хьюстон.
Капитан Дженсен повернулась к своим товарищам и подняла большой палец.
– Все в норме, – сказал дежурный центра управления. – Хотя… у меня сообщение. Похоже, Джулия забросила свои соцсети. Не забывайте: вам всем нужно отправлять посты не реже трех раз в день. Если на Земле не получают от вас регулярных сообщений, то начинают тревожиться за вашу психику. Это плохо выглядит.
– Обрадор! – повысила голос Дженсен.
– Я исправлюсь, просто… – отозвалась Джулия. – Господи! Можно, я уже сойду с этой штуки?
Блейн гаденько усмехнулся:
– Еще девять минут.
Однако Дженсен покачала головой, дескать, пора работать.
– Ладно, все. И об ИнстаЧате можешь забыть, у нас есть дело. Уилсон, ничего не хочу слышать… Хьюстон, это Дженсен. Вы нашли причину тех странных показаний, о которых я докладывала? У меня на пульте так и горит индикатор продувочного давления в шестом баке посадочного модуля.
– «Орион», мы считаем, что это отказ датчика. Все системы на этом этапе полета отключены. Команды на продувку не было, так что нет никаких причин для тревожного сигнала. Все остальное в порядке, так что это наверняка глюк.
– Красный сигнал появился сразу после того, как мы перешли на другую орбиту. Мне он не нравится, Хьюстон. Может, это паранойя, но…
– Ты командуешь. Сама решай, что тебе делать.
Дженсен обвела взглядом свою команду. Астронавты выглядели отлично, разве что немного возбудились из-за возможности отправить привет родному дому, пусть и в записи.
– Сейчас подходящий момент для проверки. Запрашиваю разрешение на выход в космос, чтобы все увидеть своими глазами. Даете отмашку?
– Выход разрешен. Только аккуратно.
– Принято, Хьюстон.
САЛЛИ ДЖЕНСЕН, АСТРОНАВТ. Это что, всерьез? Я не хочу говорить о том дне. Я… ОК, ОК. Тогда НАСА постоянно требовало от нас пресс-релизов и выступлений. То есть – непрерывно. На программу «Орион» тратились миллиарды, и боссы в Управлении считали, что должны постоянно доказывать американским налогоплательщикам, что не напрасно потратили их денежки. Нас хотели сделать рок-звездами, телевизионными знаменитостями. Мне это совершенно не нравилось. Господи. Можно мне минутку? Одну минутку, собраться… Вам надо понять вот что: тот День Независимости, 4 июля 2034 года, был худшим днем моей жизни.
Втискиваться в скафандр в тесноте кабины то еще развлечение, семь потов сойдет, а ведь еще предстояло пробраться через гибкий шлюз. В конце концов Дженсен совсем запыхалась. Жилой, и по совместительству, рабочий отсек представлял собой семнадцатиметровый надувной цилиндр с двойными гибкими стенками, между которыми циркулировал бортовой запас воды. Она обогревала или охлаждала кабину, в зависимости от потребности, и обеспечивала защиту от космических лучей, но из-за нее модуль трепыхался и прогибался, если его касались, словно водяная постель – и потому не казался особенно надежным.
Шлюзом служила длинная матерчатая труба, по которой приходилось медленно ползти, тщательно рассчитывая каждое движение, чтобы не зацепить тонкие стенки металлическими деталями скафандра. Достаточно небольшого разрыва, и выход в космос придется отложить. Дженсен все-таки удалось выкарабкаться из модуля, после чего она помогла Джулии – астронавту-исследователю. Лицо Обрадор за поликарбонатным забралом было белым, как мел, а на лбу блестели капельки пота. Она нервно засмеялась и вцепилась в корабль так, словно боялась с него свалиться. Ее можно было понять. Одно дело отрабатывать выход на тренажерах, другое – оказаться в реальном открытом космосе, тем более – так далеко от Земли. Дженсен похлопала ее по плечу, успокаивая.
