Переход от нищеты к скромному достатку дался Шестакову с трудом. Долго брал он из банки использованную спичку, зажигал от горящего газа и бережно нес огонек к соседней конфорке. Еле-еле отучил себя. Ездить на маршрутке так и не привык. Зябнет, пока какой-то полночный троллейбус не в парк завернет, а покорно остановится персонально возле него, рядом с холодной скамьей, заваленной чужими пустыми пивными банками-бутылками. Американская формула «если ты такой умный, то почему ты такой бедный» к нему не применима. Шестаков умен, даже слишком. Людей видит насквозь и под ними на три метра. Во всяком случае, думает, что видит. Просто у них в Америке так, у нас иначе. Сейчас Шестакову привалило зыбкое современное везенье. Молодая женщина, очень красивая и очень храбрая, открыла минивуз на сотню студентов-заочников. Взяла Шестакова преподавать за белогвардейскую выправку и благородный профиль. А профиль вуза был – маркетинг. Когда студенты якобы приезжали на сессию (все были москвичи и подмосковные), Шестаков читал им теорию вероятностей и математическую статистику. В остальное время рассылал по электронной почте индивидуальные задания (слабо варьирующиеся, год от года повторяющиеся) и проверял на автомате присланные работы. Волочился за директрисой, медленно восстанавливался, думал, куда себя девать. Работа его не поглощала.
Идет по улице. Яркий день, капель. Стройка, растянувшаяся на целый квартал, верещит сваркою. Идет, продолжает в уме бесконечное выяснение отношений. Я, как вы знаете, Шестаков Юрь Федорыч. Считайте, шестидесятник: родился в шестьдесят пятом. На дворе у нас 2008й. Вы – Алиса Алексевна Волкова, умница, вам двадцать девять. Мою теорию вероятностей любят преподавать выпускники военных академий. Придет осанистый, неведомо почему демобилизованный – вы мне тотчас под зад коленом. Ну, не коленом, каблуком. Колени у вас прикрыты длиннющими сапогами. Между голенищами и суперкороткой юбкою интригующий просвет. Бог знает, что творится в вашей стриженной кратчайшим ежиком белобрысо окрашенной голове. Вы скуласты, похожи на крестьянского мальчика. Или вообще ни на кого не похожи. Кто за такую редкостную женщину поручится - дурак будет. (Кап! – Шестакову по башке. Сосулька. Хорошо – не свалилась. Кончай толочь воду в ступе.)
Подошел к школе, где для игрушечного вуза сняты нормативные площади. Комар носа не подточит. Проверяйте, коли вам делать нечего. Возле школы мерз некрасивый малый лет тринадцати. Без шапки, в куртке с отстегнутым капюшоном – полмолнии осталось. Прозрачные уши светились на солнце. Шестаков без лишних слов взял хлопца за воротник. Позвонил, и охранник впустил обоих, тут же разошедшихся всяк в свою сторону. Лекцию Шестаков отбарабанил по времени чик в чик. Вуз и так дутый, нефига подставлять директрису. Слушателей было раз два и обчелся, за окном дрались воробьи. Кран «Вертикаль» волок шлакоблоки над школьной крышею. Шестаков отпустил студентов. В коридоре увидел того же ушастого подростка, перебиравшего на ладони какие-то гроши. Шестаков снова уцепил его за воротник, на сей раз рубашки, и повел в буфет. Взял два школьных обеда, себе да ему. Типовые обеды – по городу их возят го готовыми. Господи, как мальчик уплетал! Трещало за тонкими ушами. Ходят беды у всех на виду, при свете, никто за них не в ответе. Весь день Шестаков видел перед собою копейки, что ушастик считал. На ластик, точилку ли карандаш не хватало. Даже близко не набиралось. Весь день Шестаков в голове перемалывал этот факт.
Наговорив директрисе – лисе Алисе вполне заслуженных комплиментов, Шестаков из тесного офиса в центре ехал на окраину в школу. При выходе из метро его ослепило солнце, уже невысокое и оттого настойчивое. Снег опал, перелаз через сугроб ввалился и затвердел. Около аудитории, то есть класса, увидел: из учительской вышел вчерашний парень явно с матерью, блеклой и слабою. Она вытирала платочком нос, укоряя шепотом сына. Небось за двойки. И тут с Шестаковым случилось то же, что со святым Франциском, когда он спешился поцеловать прокаженного. Подошел, сунул женщине в карман конверт с деньгами, только что полученными от директрисы, и юркнул к себе за дверь. Левая рука не заметила, что сделала правая.
Не жди помощи от новых русских: не любят делиться. Какую страшную участь готовят они своим внукам. Через несколько лет после описываемых на этой странице событий кто-то из Москвы пытался купить за миллион евро осьминога оракула Пауля. Кабы бедный Пауль мог показать ему беспощадное грядущее. Если и мог – не успел. Издох. Был оплакан Испанией, коей предсказал победу на футбольном чемпионате 2010 года (что оправдалось) и кремирован по месту жительства. Помощь придет от бедняка, которому случайно привалила удача. В данном случае от Шестакова Юрь Федорыча.
Подростка звали Николаем, женщину Марией. Приезжие с Сахалина. Господи, каким ветром их занесло в Москву? Снимают две койки в хрущевке у недружных стариков. Мария за себя платит старухе, за Колю старику. Ничего нелепей Шестаков не слыхал. Работала Мария уборщицей и подручной в парикмахерской: волосы подметала, мыла головы, ведала бельем, бегала в магазин. Драила всё после вечерней смены. Вдыхала мерзкий запах краски и пар от сушилок. Держали ее только потому, что мастера таджичек-узбечек не жаловали. Мария, а на Сахалине почему очутилась? (Это уже потом, когда сошлись). Ты что, из ссыльных? Не знает. Отца не было, а мать с ней почти не говорила. Сблизились Шестаков с Марией тоже непонятно как. Шестакова затягивало в воронку. Он отгребал изо всех сил, сил немалых. Но водоворот чужих несчастий уходил в такую глубь, что озноб пронимал.
