ПРЕДИСЛОВИЕ К. Ф. Шацилло
На административно-бюрократическом небосклоне в царствование последнего российского императора были на удивление тусклые «звездочки». Их представляли или выутюженные и застегнутые на все пуговицы вицмундира чиновники типа министра финансов и главы правительства в 1911-1914 годах В. Н. Коковцева, или старики-рамолики типа И. Л. Горемыкина, с искренним удивлением заявлявшего: «Не знаю почему, но меня третий раз вынимают из нафталина», или откровенные проходимцы и клинические больные вроде министра внутренних дел А. Н. Хвостова и А. Д. Протопопова, которыми заниматься впору не историку, а криминалисту и психиатру. Лишь два человека были значительно выше их по всем параметрам: звездой первой величины был крупнейший деятель пореформенной России Сергей Юльевич Витте (1849-1945) и на порядок менее яркий, но все же волевой, смелый и неглупый Петр Аркадьевич Столыпин (1862-1911).
Но если первый из них и у современников, и у историков получил более или менее однозначную оценку как государственный деятель, бесспорно, крупный, умный, хитрый, дальновидный, но и беспринципный, и карьерный, то оценки П. А. Столыпина и у современников, и у историков куда шире «по разбросу», а некоторые из советских журналистов дописались вообще до Геркулесовых столпов, объявив его не только создателем «столыпинской» реформы (которую, как это будет показано ниже, предлагал в самом начале XX в. именно С. Ю. Витте), но и государственным деятелем, успешно доведшим ее до конца, что тоже не соответствует историческим фактам, — реформа эта, увы, «не состоялась», не реализовалась в жизни по целому ряду как объективных причин (не было достаточных средств на ее проведение, Россия не получила требуемых Столыпиным 20 лет покоя), так и, субъективных: отнюдь не все крестьяне радовались ей, очень многие вовсе не спешили выходить из общины, и властям сплошь и рядом приходилось ломать ее силой, [Зырянов П. Н. Земельно-распределительная деятельность крестьянской общины в 1907-1914 гг. Исторические записки. М., 1988. Т. 116] применение которой к решению чисто экономических задач, кстати говоря, стало отличительной чертой ближайшей российской истории.
В качестве одной из последних писательских трактовок этой проблемы хочется указать на предисловие Дмитрия Жукова к книгам В. В. Шульгина «Дни» и «1920». Автор уделяет в нем немало внимания и П. А. Столыпину, предлагая читателям искусственную схему, одну из тех, в которые никак нельзя уложить исторические факты без того, чтобы не искорежитъ их. Как известно, еще министр финансов И, А. Вышнеградский (1887-1892), руководствуясь принципом «недоедим, а вывезем», форсировал экспорт хлеба; С. Ю. Витте еще в конце XIX в. ввел золотой рубль, а Д. Жуков все это ставит в заслугу П. А. Столыпину. А дальше продолжает: «На первом месте (в мире. — К. Ш.) по-прежнему оставались Соединенные Штаты. Но на Уолл-стрите понимали, что рано или поздно их монопольному превосходству в промышленности и сельском хозяйстве придет конец (!), и тогда были приняты самые решительные меры. Для низвержения конкурента годилось все. Политика не исключала ни продолжения ее иными средствами, ни террора. Прежде всего решено было убрать носителя идеи сильной России», т. е. Столыпина. [Шульгин В. В. Дни, 1920. М., Изд-во Современник. 1989. С. 23]
А затем идет уже не история, а скорее детектив... Солидаризируясь со многими утверждениями В. В. Шульгина, автор предисловия кое в чем и не согласен с ним. Касается это, в частности, и вопроса о том, кто виноват в убийстве П. А. Столыпина, «Ход рассуждений Шульгина весьма зыбок, — глубокомысленно заявляет Д. Жуков. — Подумаем о том, что капитал — явление не сугубо национальное, что капиталисты в Америке, тесно связанные с президентами, со своими правительствами, тревожились в связи с растущей конкуренцией России, которая в результате столыпинских реформ и роста самого передового, по словам Ленина, финансового капитализма могла потеснить Америку. И тогда (!), хотя еще не существовало ЦРУ, прибегли к практике в отношении Столыпина, ныне в мировой политике не удивляющей никого...». [Там же. С. 26. Раз уж Д. Жуков решил взять себе в союзники В. Ленина, то надо было это делать корректно и ссылаться не на четверть фразы, а хотя бы на ее половину, которая звучит так: в России было «...самое отсталое землевладение, самая дикая деревня — самый передовой промышленный и финансовый капитал!» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 16. С. 417). Но поскольку «самая дикая деревня» не могла наступать на пятки самому передовому американскому фермеру, Д. Жуков решил произвести «усекновении» Ленина по методу работы некоторых «ученых» в самые трудные для науки времена.]. Так Столыпин пал жертвой евреев-банкиров с Уолл-стрита! Профессионалу-историку остается только в удивлении развести руками, настолько бездоказательно нелеп, а потому и неопровержим ход рассуждений Дмитрия Жукова.
Но разнобой в оценке П. А. Столыпина есть и в академической науке. Под пером одних — Петр Аркадьевич не только душитель и вешатель, давший своей фамилией название намыленной удавке, накидываемой палачом на шею приговоренного. Он предстает более или менее разумным государственным деятелем, искренне стремившимся выполнить не только первую половину своей формулы: «Сначала успокоение, а потом — реформы», но и вторую. Однако предложенная Столыпиным программа реформ «вызвала сопротивление поместного дворянства. Осуществление бонапартистского курса, проводником которого был кабинет Столыпина, отвечало широко понятым интересам дворянства, а задуманные им реформы были призваны укрепить и приспособить его к новой обстановке. Однако эти реформы вступили в противоречие с сиюминутными интересами той части помещиков, которые не могли приспособиться к капиталистическому развитию. Соглашаясь на аграрную реформу, поместное дворянство имело целью стравить крестьян между собой и отвести угрозу от собственных усадеб. Но за весь период осуществления реформы вышедшие из общины продали по преимуществу богатым крестьянам 3439 тыс. десятин земли, причем большая часть этих продаж приходилась на последние предвоенные годы. За период же 1905-1915 гг. из рук поместного дворянства ушло 10 801 тыс. десятин земли, что составляло 19,7 всего их земельного фонда в 1905 г., и из них 9795 тыс. десятин попали в руки крестьян. [Анфимов А. М., Макаров И. Ф. Новые данные о землевладении Европейской России // История СССР, 1974. No 1. C. 85]. Экономическая угроза помещикам со стороны деревенской буржуазии была реальностью, и жалобы на обезземеление дворянства имели под собой явные основания». [Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. Л., 1978. С. 21]. По мнению В. С. Дякина, на наш взгляд вполне справедливому, П. А. Столыпин, пытаясь осуществить и вторую половину провозглашенной им формулы, встретил яростное сопротивление со стороны тех сил, которые считали, что существующие в России порядки настолько совершенны и идеальны, что не требуют никаких реформ. «Столкновение бонапартистской и легитимистской группировок лежало в основе борьбы в верхах в 1907-1911 гг.», [Там же. С. 23] — утверждает B. С. Дякин.