Полное собрание пьес в шести томах. Том 1

ВЕЛИКИЙ НАСМЕШНИК

Важные жизненные вопросы принято обсуждать с подобающей им серь-I' шостыо. Бернард Шоу ^>1 не признавал этого. Чего бы он ни касался и своих произведениях — религии, философии, морали, политики, экономики, искусства, — во всем он находил повод для насмешки. Обладая необыкновенно острым умом, он обличал и высмеивал несправедливости общественного устройства, противоречия между показными принципами и истинным состоянием вещей, нелепость господствующих предрассудков и всей силой своего сатирического дарования обрушивался на святыни буржуазного общества.

Шоу писал о коренных, серьезнейших вопросах жизни, но избирал для этого веселую форму. Его пьесы принадлежат к разным типам комедии, и даже те из них, которые по содержанию приближаются к тра-I сдии, писатель наполняет речами и диалогами, полными комизма. Шоу — один из самых остроумных писателей мира. Недаром его называли то Мольером, то Вольтером XX века. Но столь же часто п даже чаще его обзывали клоуном и шутом. Есть доля правоты и в том и в другом, ибо Шоу — смеющийся мудрец, апостол-шутник, философ-весельчак.

Парадоксализм Шоу иногда раздражал даже тех, кто был согласен с его мнениями. JI. Н. Толстой упрекнул его: «Вы недостаточно серьезны. Нельзя шуточно говорить о таком предмете, как назначение человеческой жизни и о причинах его извращения и того зла, которое наполняет жизнь нашего человечества».^>2 Укор яснополянского мудреца не смутил Шоу, и он возразил: «Вы говорите, что я в этой книге^>3 недостаточно серьезен, что я заставляю публику смеяться даже в самые серьезные моменты. А почему бы и нет? Надо ли изгонять юмор и смех? Предположите, что мир есть всего лишь одна из божьих шуток. Разве из-за этого вы меньше старались бы пре-1’ратить его из дурной шутки в хорошую?»^>4

Толстой критиковал Шоу не только за несерьезную манеру изложения мыслей, но и за то, что она будто бы не достигает цели: «Вопросы, которых вы касаетесь, имеют такую огромную важность, что людям с таким глубоким пониманием зол нашей жизни и такой блестящей способностью изложения, как вы, делать их только предметом сатиры часто может более вредить, чем содействовать разрешению этих важных вопросов.

В вашей книге я вижу желание удивить, поразить читателя своей большой эрудицией, талантом и умом. А между тем все это не только не нужно для разрешения тех вопросов, которых вы касаетесь, но очень часто отвлекает внимание читателя от сущности предмета, привлекая его блеском изложения».^>5

У Шоу нашелся ответ и на это. Он воспользовался двойственностью великого русского писателя, в котором в последние годы его жизни моралист боролся с художником. В полемике с Толстым-моралистом Шоу решил опереться на Толстого-художника. «Во всех известных мне драмах я не могу припомнить сцены, которая восхитила бы меня так, как сцена со старым солдатом в «Власти тьмы» [...] Особенно поразило меня в этой пьесе то, что проповеди набожного старика отца при всем том, что ом прав, оказались совершенно бесполезными, — они только обозлили его сына и лишили его последних остатков самоуважения. Но то, чего не смог сделать набожный и добрый отец, того достигает старый негодяй солдат, как если бы он был гласом самого бога. На меня эта сцена, где двое пьяниц валяются на соломе и старший побуждает более молодого преодолеть свою трусость и самолюбие, произвела такое сильное впечатление, какого не могла бы добиться обычная романтическая сцена; и в моем «Бланко Пос-нете» я по-своему использовал эту богатейшую жилу, которую вы первым открыли современным драматургам».^>6

Шоу своеобразно понял второстепенный эпизод пьесы, но ему нужно было столкнуть Толстого с Толстым, чтобы доказать, что самые лучшие проповеди благородных идеалов могут остаться безрезультатными. Шоу опирался при этом также на двухвековой опыт английской литературы. С конца XVII века морализаторство занимало в ней большое место. В XIX столетии английский роман и драма были насквозь проникнуты нравоучительными тенденциями, но это ничуть не мешало порокам буржуазного общества процветать под покроЕом лицемерия. Шоу наблюдал это повсюду вокруг себя и как писатель пришел к выводу: «...обычные способы внушать благородное поведение не только безуспешны, но — хуже того — побуждают всех благородных людей, обладающих воображением, решительно отвергать их. [...] Во всем этом виновато наше воспитание. Мы твердим людям, что они должны быть хорошими, но обосновываем это лишь тем, что таково мнение кого-то, кто кичем для них не привлекателен и ко» о они не уважают, и кто к тому же, будучи значительно старше, не юлько во многом непонятен им, но просто смешон».