Пробки выбило около полуночи.
Мишель до упора передвинул ползунок реостата, из-под контакта выскочила бледно-голубая искра, раздался сухой треск – и большой двухэтажный особняк погрузился во тьму. За стеной тут же раздался короткий девчоночий визг.
"Наташка, будь она неладна! И чего она только так поздно ещё не легла? Опять, наверное, за своими гаданиями сидит!"
Эти мысли пронеслись в голове за считанные доли секунды.
Мальчик едва успел выскочить из рубашки, благо та была почти расстёгнута, и нырнуть в кровать, напоследок укрывшись с головой одеялом.
Дверь в комнату тут же распахнулась. Сквозь одеяло стало различимо пятно света от карманного фонаря.
– Мишенька, ты спишь? – Ласково спросил сладкий-сладкий голос.
Понятненько – Виктор Иванович. Ему всегда до всего, происходящего в доме, есть дело. Вот только проблема: он – единственный из этой семейки, кто ни при каких обстоятельствах не может говорить таким тоном. Значит – дело совсем швах.
– Мишуточка!
"Прямо Сахар Медович!", – с ненавистью подумал мальчик, стараясь не дышать.
Раздался звук закрываемой двери. Мишель некоторое время лежал неподвижно, боясь поверить в происходящее. Неужели всё обошлось?
Он с облегчением перевёл дыхание, высунул голову из-под одеяла, принюхался – и чуть не застонал от отчаяния: в воздухе клубился едкий запах горелой изоляции и жжёного пластика. Такой жуткой вони, от которой щипало в глазах и хотелось чихать, Виктор Иванович не мог этого не почуять. Капитан космопоиска не может быть дураком по определению он, само собой, сразу сообразил, что эпицентр энергетической аварии – именно здесь, в этой комнате.
"И что теперь будет? – с тоской подумал мальчик, усаживаясь на краешек кровати и зябко кутаясь в одеяло. – Виктор Иванович, конечно, всё расскажет тёте Анфисе, – экстраполировал он ситуацию на полчаса вперёд. Та прибежит и будет кричать. Ладно, это ещё пережить можно. Но если она что-нибудь отнимет у меня до конца каникул – вот это на самом деле будет плохо. У меня тут все детали нужные…"
Следующие десять минут были посвящены лихорадочной уборке. В конце-концов в комнате возникло даже некоторое подобие порядка, чего, если честно, тут не наблюдалось как минимум года три. Все самые необходимые детали пришлось спрятать под кровать и сверху занавесить одеялом, а то, что не уместились – запихать в нижний ящик стола.
Мишель оглядел комнату, освещённую отблесками лунного света, одел брюки и принялся ждать экзекуции.
Минутная стрелка фигурным концом докарабкалась до самой верхней цифры "10" и начала опускаться вниз. Никто не приходил. По коридору протопали чьи-то тапочные подошвы – и вновь наступила тишина. Вскоре стих гул голосов на первом этаже – и дом вновь стал погружаться в сон.
Ночью, значит, ничего чинить не стали и электричество решили посмотреть завтра, чтобы в темноте не копаться. В этом нет ничего необычного – такое происходит не впервой. Там работы на каких-то десять минут – продукты из холодильника отнести в погреб или на веранду, выключить котлы – и можно ложиться спать.
Только непонятно, куда делась тётя Анфиса. Не может такого быть, чтобы она не пришлась читать свои нотации.
"Или Виктор Иванович не почувствовал, как здесь пахнет? Этого просто не может быть! Значит меня завтра ругать будут!"
С этими мыслями мальчик быстро разделся и уснул.
Но на следующее утро его ругать не стали, так как произошло событие, перед которым померкли все его предыдущие "подвиги". Августа и Фердинанд, восьмилетние рыжие близнецы-двойняшки, опрокинули шкаф в прихожей.
Это был не просто шкаф, а шкаф-монстр. Мебель такого размера промышленность выпускала в незапамятные времена, когда дома были не в пример больше, а комнаты – просторнее. Этот предмет мебели занимал больше трети комнаты и никто из домашних не мог вспомнить, каким образом его смогли втащить в дом. Даже в разобранном состоянии любая из его частей никаким боком не вписывалась ни в окно, ни в дверь.
– Его, наверное, поставили, когда здесь ещё стен не было, – однажды выдвинула предположение тётя Анфиса. Это и стало официальной версией появления шкафа.
Именно его близнецы и умудрились опрокинуть.
Следующим утром ровно в девять часов кукушка в комнате Мишеля высунулась из круглого отверстия часов, чуть откинулась назад, словно набирала полную грудь воздуха, но кукукнуть не успела – стены дома содрогнулись. Тоненько запела какая-то пружинка – и птица, провернувшись вокруг шеста, на котором пребывала всю свою сознательную жизнь, ткнулась пластиковым носом в корпус часов. По одному из стёкол окна побежала трещина, второе сразу целиком вывалилось на улицу.
И только после этого раздался грохот. Настолько сильный, что Мишель секунд за пятнадцать сумел преодолеть длинный коридор, пролёт лестницы, ещё один коридор – и очутился перед прихожей. Он ткнулся в спину Виктора Ивановича, который каким-то образом успел прибежать первым. Внутри комнаты ничего не было видно – за дверями клубилась пыль. Из этой пыли, переваливаясь с ноги на ногу, словно космонавт на луне, вышел кто-то из близнецов.
