За столом, обтянутым истершейся зеленой тканью, уронив на руки лысоватую голову, тяжело дремал человек в военной форме.
В окне едва брезжило раннее утро И вспыхивали огни сварки. Лунев не выключил настольную лампу, и ее свет по-прежнему падал на громоздкий перекидной календарь. На листке, вдоль и поперек исчерканном неотложными заметками для памяти, жирным шрифтом выделялась дата — 8 мая 1942 года.
В дверь осторожно постучали, и Лунев не сразу поднял голову, выходя из состояния неспокойного и душного сна.
— Разрешите, товарищ полковник, — произнес вошедший, деликатно помедлив у порога. — Суточная сводка выпуска орудий.
— Садитесь, Юрий Евгеньевич. — Лунев потер ладонью воспаленные глаза и потянулся за очками.
Лейтенант Климов сел, пристроив папку на коленях, и с искренней заботой глянул в потемневшее от усталости лицо своего начальника. И Лунев поймал этот взгляд.
Климову шел двадцать первый год, но на его груди уже поблескивал эмалью орден Красной Звезды, а правая рука в черной перчатке безжизненно висела вдоль тела.
Лунев дважды прочитал сводку и недовольно спросил:
— А где последняя — пятнадцатая?
— Пятнадцатую пушку, товарищ полковник, я вернул заводу: обнаружилась течь масла в противооткатном устройстве. Но к утру ее обещают предъявить вторично, — ответил Климов.
Лейтенант служил военпредом всего второй месяц после откомандирования из действующей по ранению, но уже понимал, что за каждой пушкой, стоящей на конвейере, наблюдают чуть ли не в Ставке.
— С пятнадцатой, Юра, сборочный надо поторопить. Технология орудий отработана, и такие дефекты надо устранять прямо на полигоне. Вы сами недавно с фронта и хорошо знаете, что в войсках на счету каждый ствол.
— Люди делают все возможное, даже больше, — сказал Климов, но тут звякнул телефон, и Лунев снял трубку.
— Ступайте передохнуть, — бросил полковник вставая. — Меня вызывают на узел связи.
Пройдя длинным коридором, Лунев спустился на первый этаж в аппаратную и плотно прикрыл за собой дверь. Телеграфист, стриженный наголо красноармеец, подал полковнику начало ползущей из аппарата узенькой ленты. Лунев взял пальцами бумажную полоску и начал читать текст.
«Старшему представителю ГАУ Луневу. По нашим данным, в районе Гжатска уничтожен танками противника дивизион 83-го артполка. Батареи дивизиона произвели не более трех залпов. Оставшийся в живых командир первой батареи заявил, что у части орудий при стрельбе произошел разрыв стволов. Документация на материальную часть дивизиона подписана Вами. Дайте объяснения. Примите меры. Воронов. Яковлев».
Через час в кабинете главного инженера состоялось экстренное совещание.
— …Сообщение подписано начальником артиллерии Красной Армии и начальником Главного артиллерийского управления. У меня пока все, — жестко закончил свое короткое выступление Лунев и устало сел.
— Не может быть! — вскочил с места грузин. — Мы дали фронту уже две тысячи орудий и не имели ни одной рекламации. Как начальник ОТК завода, я прошу вас сделать повторный запрос командованию. Пусть подтвердят сообщение. Не исключена ошибка.
— Амо Сергеевич! — хлопнул ладонью по столу бритоголовый парторг ЦК Захаренко. — Суть дела не в защите чести мундира, а в том, что идет война и наши пушки обязаны стрелять, а не гибнуть под гусеницами немецких танков.
— Возможно, этот дивизион применил в бою снаряды, утратившие срок годности. Такие случаи бывали. Сейчас все идет в ход, — негромко заметил главный технолог Ковалев.
— Новость, товарищи, действительно, архисерьезная. Ни в какие ворота не лезет, — после минутного раздумья произнес главный инженер Санин. — Во всяком случае, весь цикл производства следует немедленно перепроверить. Может, где-то ослабили контроль за качеством: люди едва держатся на ногах. Предлагаю образовать комиссию из ведущих специалистов завода, ОТК и ГАУ. Орудия, готовые к отгрузке, отстрелять повторно. Есть другие предложения? — Санин посмотрел на Лунева, но тот угрюмо промолчал. — Других предложений нет. Тогда — за дело!