Ярослав Гашек
Похождения Дьюлы Какони
(Юмореска)
Молодой Дьюла Какони отправился под вечер на прогулку. Сначала он прошел по всей деревне Целешхас, потом направился к реке Нитре, воды которой между низких берегов можно было видеть уже издали.
Он немного полюбовался ее стремительным течением, широким руслом, окаймленным с обеих сторон глинистыми красноватыми берегами, и неторопливо пошел вниз по реке, прислушиваясь к ругани пастухов, которые поили у брода грязную скотину.
Затем он бродил, раздумывая в нерешительности, стоит ли идти дальше, пока пастухи не погнали стадо в деревню, громко перекликаясь и щелкая бичами.
Почти совсем уже стемнело. В опустившемся тумане стало трудно различать окрестности, и путь вдоль берега перестал быть привлекательным. Но Дьюла Какони все-таки пошел вниз по течению шумящей реки, в сторону цыганских хибарок.
Целешхасские цыгане жили не слишком романтично. Наоборот, это были весьма почтенные граждане. Они не воровали, не грабили, а честно занимались домашним хозяйством и игрой на скрипке. По воскресным дням и в праздники они играли в целешхасской корчме, и богатые крестьяне щедро платили за их не слишком искусную музыку, главным образом потому, что с цыганами выступала красивая цыганка Йока. Несмотря на самую простенькую мелодию, она умела настолько захватить своей музыкой, что мужчины восторженно хлопали себя по ляжкам и кричали наперебой: Елейн, Елейн!
Когда музыканты возвращались в свои лачуги и пересчитывали выручку, они всякий раз бормотали:
— Ну и Йока, чистое золото!
Вот туда-то, к этим лачугам, и направил свои стопы. Дьюла Какони.
В первой хибарке горел свет.
— Свет… — прошептал Дьюла, спотыкаясь о травянистые кочки, ощипанные коровами.
— Охотно бы… гм… в самом деле, охотно поболтал бы я с Йокой, да как это устроить? Войду сейчас и спрошу. Постучу, — продолжал он, отряхивая черные штаны, которые испачкал, споткнувшись в темноте, — похвалю их выступление, особенно же Йоку. А дальше?.. Ну да, цыгане и есть цыгане. Восточная кровь. Ладно, там увидим!
Разговаривая так сам с собой, он подошел к освещенной хибарке, постучал. Ответа не было. Постучал еще раз. Опять молчание. Он уже собирался было уйти, когда в лачуге послышались звуки скрипки — там играли марш Ракоци.
Дьюла Какони открыл дверь и вошел.
У него занялся дух. При свете крохотной коптящей керосиновой лампы он разглядел на середине комнаты Йоку скрипкой в руках. В лачуге больше никого не было.
Йока, высокая красавица с блестящим ожерельем монет на шее, спросила, что угодно его милости.
— Я пришел… — смущенно заикаясь, начал Какони, поблагодарить за то удовольствие, которое мне доставила ваша музыка в прошлое воскресенье, когда вы играли в деревенском трактире. Я был просто восхищен! Уж поверьте мне сударыня, в Пеште я не слыхивал ничего подобного. Ваше выступление меня захватило…
— У вас красивая булавка, — ответила Йока, вытаскивая
ее из галстука Какони.
— Я принес булавку вам в подарок за ваше воистину художественное выступление, — снова смущенно залепетал Какони, удивленный внезапным оборотом дела. Притворщица
Йока улыбалась ему так приветливо, что он был готов немедленно подарить ей не одну, а двадцать таких булавок.
— Лучше подарили бы вы мне этот перстень, а булавку я отдам брату. — И Йока опять улыбнулась. — Я галстуков не ношу.
И она коснулась руки Какони.
— Этот перстень я принес вам как особое вознаграждение, — врал Дьюла,-а булавку я и вправду подумывал отдать вашему брату, — говорил он, а сам уже снимал перстень с пальца.
— Сударыня, — продолжал он, не сводя с цыганки влюбленного взгляда, — ваше выступление меня очаровало, но мне хочется, чтобы и вы были ко мне немного более благосклонны.
— Ваша милость, — ответила красавица цыганка, — сейчас того и гляди сюда войдет кто-нибудь из моих родственников, а с ним и мой жених цыган Роко. Не знаю, что он вам скажет. Приходите-ка лучше завтра об эту же пору на старую плавучую мельницу на реке. Я буду ждать вас там.
И не успел Какони опомниться, как был деликатно выставлен за дверь хибарки. Вслед ему в ночной темноте понеслись звуки скрипки, играющей в ускоренном темпе марш Ракоци.
Дьюла, спотыкаясь, вышагивал по темной дороге среди лугов в сторону деревни, к поместью своего дяди.
«У нее есть жених, но, она дьявольски красива, — думал он. — Теперь я могу уже на кое-что отважиться…»
А в помещичьем доме был переполох.
Дядя встретил племянника, обрадованный, что тот жив. Но за ужином обнаружилось, что у Дьюлы нет в галстуке булавки, а на пальце перстня.
— Я купался, — пояснил Дьюла, — и уронил эти вещи в воду.
— В галстуке ты, что ли, купался? — недоверчиво спросил дядя.
— Нет, когда раздевался, слышу, булькнуло что-то, и галстук… то есть я хотел сказать, перстень, то есть нет… булавка… утонула, а перстень соскользнул с пальца в воду, когда я вылезал. Вода была сегодня холодная, но я думаю, что она еще потеплеет, — пытался Дьюла замять разговор, видя, что дядя пристально на него смотрит, — может, еще и дождь пойдет…
— После купанья ты, видно, еще и прогуляться вздумал? — спросил дядя, помолчав.
— Да, я решил пройтись, знаешь, ведь это очень полезно для здоровья. Я прошел немного по берегу реки и не заметил, что иду в сторону от деревни.
![Граф и свадебный гость [Черное платье]](/storage/book-covers/06/06fc55634fc6e104e8e2a120ef66bc8617ea3b80.jpg)
