3-го января.
Константин протяжно засвистел, пуская в небо струю белого как снег пара, и тронулся.
— Не забывайте нас, пишите! кричали из каика посольские товарищи.
Перевесившись за борт, я кивал им головою в ответ на те прощальные поручения и советы, которые произносятся в последнюю минуту пред разлукой и обыкновенно не имеют никакого смысла.
— Возвращайтесь скорее!
— Вспомните обо мне, когда будете в Бейруте.
— Смотрите, не заболейте!
Каик начал заметно отставать.
— Привези мне пирамиду, просил один из провожавших;—конечно выбирай которая поменьше…
Другой сложил руки рупором и приставил их ко рту.
Достаньте сфинкса! кричал он, — непременно живого… или негритёнка, они там дешевы, содержать ничего не стоит — едят всякую дрянь… когда вырастет, перепродадим с ба-ры-шом!..
Долетело еще несколько слов искалеченных расстоянием, и товарищи замахали платками: навевая попутный ветер, платки гнали прочь бурю, смерчи и подводные камни.
За кормою тянулась по Босфору бирюзовая лента воды с узорами из пены; неуловимо-причудливые, они таяли, сливались и вновь расходились по поверхности: точно морские царевны с волшебною быстротой плели и расплетали венецианское кружево: несколько чаек слетелось полюбоваться на это диво.
Солнце между тем зашло: на азиатском берегу полымем вспыхнули, отражая закат, бесчисленные окна Скутари и Кадикёя; Стамбул плотнее окутался в жемчужный туман, и только абрисы его мечетей вырезались на огненной полосе зари: над лесом мачт у пристани, черепичные крыши Галаты и Перы [1] смешались в бесформенную массу. Далеко за нами, ширкеты [2], свистя, дымясь и лопоча колесами, снуют в устье Золотого Рога и разгоняют лодки величиною с ореховую скорлупку. Вон и знакомый каик. Товарищи, — маленькие премаленькие, — все еще машут платками. Прощайте, прощайте… Прощай Константинополь!
Предо мною открытое море; левее еще видны Принцевы острова и южный берег Исмидского залива, а прямо ничего не видать кроме неба и воды.
Путешествие из Константинополя в Александрию с пароходами Русского Общества, заходящими в малоазийские порты и на некоторые острова Архипелага, длится 12–13 суток. С Ллойдом и египетскою компанией Хедивие можно совершить этот переезд прямым сообщением менее чем в неделю. Нынешнею зимой и наши пароходы, минуя сирийский берег, где, вследствие чумы в Багдаде, был учрежден карантин, ходили в Александрию в шесть дней. Но вчера, когда я уже взял билет в русском агентстве, было получено известие о снятии карантина, и Константин снова делает круговой рейс. [3]
Кроме меня в первом классе всего двое пассажиров, оба в сюртуках турецкого покроя и в фесках: один с проседью в подстриженной бороде. — Нусрет-паша, только что назначенный генерал-губернатором в Адану; другой — черномазый молодой человек, по видимому его секретарь.
Нусрет-наша едет в Мерсину, ближайшую от Аданы гавань; он везет с собою гарем (семейство): жену, детей и невольниц. Женщины одеты в неуклюжие, скрывающие стан подрясники из полосатой материи, какую обыкновенно употребляют на перины. (Семен Семенович. капитан Константина, называет наших спутниц ходячими матрацами); вместо прозрачных яшмаков, чадры из темного ситца покрывают лицо: не разберешь даже которая госпожа. Их почти и не видно; сидят они в дамской комнате или за занавеской в глубине кают-компании; порою иная прошмыгнет мимо нас бесшумною поступью…
Генерал-губернатор и его секретарь по-французски объясняются довольно плохо, но понять можно. Первый рассказывает о своих похождениях в Европе, в особенности любит останавливаться на пребывании своем в Париже; говорит о всемирной выставке, о дворе. Секретарь слушает с благоговением.
— Император Наполеон III предложил мне однажды чубук, повествовал между прочим Нусрет-паша, — а я никогда не курю, потому что это портит желудок. «Хоть я и Турок», отвечал я его величеству, «однако не курю, как Турок». Император много смеялся. И тут же Нусрет-паша вспомнил о каком-то черном соусе, которым его угощали во дворце: ни сперва, ни после ему не случалось есть ничего подобного.
Переходя к настоящему, генерал — губернатор вздыхает и покачивает головой.
— Надолго ли я еду в Адану? меня могут отозвать чрез шесть недель; а как дорого стоять такие передвижения! на одни бакшиши сколько истратишь.
Мне вспомнилось, как несколько часов назад чиновники, муллы, софты и разные подозрительные личности, приехав провожать Нусрет-пашу на пароход, поочередно исчезали в его каюте; там звенели деньги. Чрез минуту посетитель выходил задом, низко кланяясь и зажимая и руке золотые лиры.
— Я спрашивал верховного визиря, продолжал Нусрет-паша, — насколько времени меня посылают?… Если б я знал, что чрез три месяца меня отзовут, я бы вовсе не поехать.
— Надо бы сначала спросить у султана, долго ли продержится Махмуд-Недим [4] шепнул мне секретарь.
Каймакамов (губернаторов), министров, верховных визирей сменяют каждую пятницу, говорил молодой человек, оставшись со мной наедине: где же быть порядку? Нам, мелким чиновникам, по году не платят жалованья: поневоле мы воры и взяточники.
Младший из моих спутников, как и все представители юной Турции, большой охотник до самобичевания.
