Андрей очнулся от того, что поезд сильно дернулся, притормаживая на какой-то станции. Опять этот сон! Одно время он часто снился, врываясь в сознание непрошеными воспоминаниями. Но примерно с год Андрей уже спал спокойно, практически без сновидений. Так, иногда мелькнет какая-то нелепица, как отражение дневных переживаний и эмоций.
Рядом зычно, с причмокиваниями, храпел сосед по купе. Вот кому все нипочем — спит себе, зарывшись головой в подушку, и не ворочается. Возможно, если бы Андрей согласился выпить с ним коньячку накануне вечером, то тоже спал бы всю ночь напролет.
Лицо Андрея исказила гримаса боли. Ну почему эти воспоминания, которые он так старательно гнал от себя, все время возвращаются? Не связано ли это с его поездкой? А сама поездка, не похожа ли она на авантюру?
Зачем тогда, пятнадцать лет назад, старая кастелянша, рассказала им ту историю? Андрей отчетливо вспомнил крашеные стены лазаретной палаты, их семерых, дрожащих под одеялами, и сморщенное лицо бабы Марфы — кастелянши детдома. Ему даже почудилось, что по вагону гуляет ветер, как в тот вечер, и завывает, проникая в щели. И ладно ему, все-таки тогда ему уже исполнилось пятнадцать. Взрослый. Но остальные-то — ведь сопляками были еще! Да и вранье все это, скорее всего… Только привело оно к страшным последствиям. Откуда вообще кастелянша, которая родилась через много-много лет после тех событий, могла знать про них? Тогда он посчитал, что не стоит даже голову забивать этой ерундой. Но через пару дней пожалел о своем легкомыслии. И жалеет до сих пор.
Спустя столько лет предстоит опять увидеть место, где прошли пятнадцать лет его жизни. Удивительно! Ровно полжизни до и полжизни после. Что это символизирует? Есть ли в этом какой-нибудь смысл?
Тридцатого сентября директриса Зинаида Сидоровна вызвала Андрея к себе в кабинет.
— Собирай вещи! — сказала она без предисловий. — Ты сегодня уезжаешь. Твои документы уже в ПТУ. Будешь учиться на электрика. Они тебя ждут.
— Но, я… — начал было Андрей.
— Это не обсуждается! — строго прикрикнула женщина, которая даже в хорошем расположении духа внушала опасение грозным видом. А в тот момент и подавно. — Решение принято! Я не хочу видеть тебя тут ни дня больше. В том, что произошло, только твоя вина. Это пятно на репутации нашего заведения, — она никогда не называла детдом иначе, как заведением. Это создавало налет казенности, и мешало детям считать приют домом. — Собирайся и уезжай. Двенадцатичасовой электричкой. Вот тут все инструкции и деньги с твоего счета, — она протянула тонкий конверт и отвернулась к окну, всем видом показывая, что разговор окончен.
Через два часа Андрей навсегда покидал это место, с душой, переполненной обидой, с мыслями в голове одна мрачнее другой. Друзья вышли проводить, но он даже не обернулся. Его путь лежал в новую жизнь, в которой не осталось для них места.
— Встретимся возле часовни, в час дня, ровно через пятнадцать лет, — услышал он голос Ивана, прокричавший ему в спину.
Тогда он не обернулся, просто ушел, не собираясь возвращаться ни через год, ни через два, никогда.
Завтра наступит этот день. Завтра он увидит тех, кого поклялся никогда больше не видеть. А может встречи и не состоится. Столько лет прошло. Кто знает, что с ними стало.
Воспоминания разбудили в Андрее потребность закурить. Привычка, от которой он пытался избавиться почти полгода, резко заявила о себе. Никотинового голода он не испытывал, хотелось просто постоять с дымящейся палочкой меж пальцев и подумать о жизни, как он делал на протяжении многих лет, пока не осознал, что становится рабом этой пагубной зависимости. Но поддаваться нельзя! Стоит только раз уступить, и все начнется опять, как будто и не было этих шести месяцев тяжелой борьбы.
Танюшка — сиротка, поступившая к ним в детдом пяти лет отроду, когда ее мать алкоголичку лишили родительских прав. Удочерить ее никто не смог, поскольку родня была вся, как на подбор, малоимущая. Весь первый день она провела, забившись в угол в игровой комнате, все время плача и зовя мать. Ту, которая периодически поколачивала девочку, держала ее голодной по несколько дней, пропивая всю зарплату продавщицы овощей в уличной лавке, водя домой посторонних мужиков. Ее малышка считала самым дорогим в мире человеком.
Столько горя в тихом зове, столько любви и отчаяния в голосе. Андрею хотелось подойти к ней и встряхнуть как следует, спросить, что такого хорошего в ее матери-пропойце? За что можно любить ту, которую и человеком-то с натяжкой можно назвать? Как и собственную мать, которую он вовсе не знал. Женщина, что родила его, поступила еще проще — не надрывалась, до пяти лет не воспитывала. Она просто подбросила его, трехмесячного, к дверям детского дома ночью поздней осенью, когда вероятности, что кто-то услышит жалобный писк, не было. Спасибо бабке Марфе — нашла пищащий сверток на пороге, возвращаясь после ночных бдений в часовенке. Если б не она, не лежал бы Андрей сейчас в купе поезда, который вез его из Берлина в Москву.
Поезд дернулся, покидая пустынную ночную станцию. Вокзальные фонари остались позади. Вагон погрузился во мрак, лишь едва угадываемые очертания деревьев мелькали за окном ускоряющего ход поезда.
