Мы пили чай из медного бабушкиного самовара.
Вначале мне показалось, что это происходит на палубе затонувшего корабля: волны перекатывались под ножками стола и банок, на которых мы сидели. Приглядевшись, я увидел песок, струящийся золотистый песок, уносимый водой.
«Наверное, риф или коса»,- решил я и стал рассматривать столешницу из тикового дерева с углублением посредине. Прежде этот стол стоял в матросском кубрике. Свободная вахта била по нему костяшками домино.
Вокруг расстилалось тусклое, оловянное море. Было душно и жарко, как перед тайфуном, и так же томительно тяжко. Напротив меня сидели капитан «Ориона» Ласковый Питер и чернобородый матрос-рулевой, рядом со мной – кок дядюшка Ван Дейк. Все мы пили чай из высоких стаканов. Возле самовара стоял юнга, необыкновенно похожий на меня словно мое отражение в зеркале. Юнга налил стакан из самовара и подал капитану. Ласковый Питер посмотрел чай на свет и молча бросил стакан в юнгу. Я почувствовал на лице обжигающую влагу и нисколько не удивился, что стакан, брошенный в юнгу, попал в меня. Потому что я и был юнгой. Видно, раздвоение личности здесь являлось обычным делом. Стакан не разбился. Я налил его снова. Капитан вышиб у меня его из рук и уставился на меня черными глазницами. Глаз у него не было.
Мной овладела тоска. Я понимал, что сейчас он меня убьет. Сколько раз он говорил об этом. И в самом деле, в руках у Ласкового Питера невесть откуда появился немецкий автомат. Раздались гулкие, совсем орудийные выстрелы; у меня заныла грудь и спина. Самовар поднялся со стола и полетел над морем, слепя глаза своим ярко начищенным боком…
Я проснулся от страшного грохота. Песок подо мной вздрагивал от ударов волн. Спина нестерпимо болела: я лежал на остром куске коралла. Поняв это, я сел, потер спину. В лицо ударили лучи утреннего солнца. Оно только что поднялось из воды – большое, медное, как пузатый бабушкин самовар. Я сидел, глубоко дыша, улыбаясь солнцу и океану. Все тело ныло, но голова была ясной и свежей. Мне сразу припомнилось все, что произошло в прошедшую ночь.
С вечера ничто не предвещало беды. Волны мерно покачивали наш «Орион», шхуна бежала по синей воде тропического моря, похожая на пиратскую бригантину. Шли мы только на одном дизеле, в расчете прибыть к месту назначения на рассвете. Что это за место, никто из команды не знал, кроме Ласкового Питера – нашего капитана, да У Сина – штурмана, и еще, пожалуй, меня. Принося кофе и виски в рубку, я искоса поглядывал на карту, приколотую кнопками к штурманскому столику, и видел на ней тонкую карандашную линию курса, проложенную к группе атоллов, затерявшихся среди просторов Тихого океана. Шторм налетел внезапно, как часто случается в этих широтах. Шторм как шторм, которых было немало с начала плавания на «Орионе». И на этот раз все бы обошлось хорошо, не подвернись нам коралловый риф.
Меня швырнуло с койки вскоре после начала первой вахты. Сразу погас свет, видно, острые зубья кораллового рифа просадили днище в машинном отделении, и оно быстро заполнилось водой. Замолчал дизель. Страшная это штука, когда в бурю замолкает уверенный стук машины и слышен только вой ветра, плеск волн да стоны смертельно раненного корабля.
В коридоре я налетел на чью-то широкую теплую спину. Это оказался наш кок – голландец дядюшка Ван Дейк. Я окликнул его.
– Это ты, Фома? – отозвался он и схватил меня за руку.- Не падай духом, мой мальчик. Ты надел пояс? – Он ощупал меня.- Нет? Надень! Или возьми буй. Дело серьезное. Ты выплывешь! Выплывешь? Недалеко остров… Проклятый капитан, хотел больше заработать…
Треск корпуса, рев бури заглушили его слова, я только расслышал:
– Прилив… плаваешь хорошо… не бойся…
Вода хлынула по коридору и отбросила меня от дядюшки Ван Дейка. Больше я не видел его. В кромешной тьме, прорезаемой вспышками молний, все, кто еще держался на палубе, пытались спустить шлюпки. Две с правого борта были разбиты в щепки. С левого борта наконец удалось спустить одну шлюпку, но ее накрыло волной и унесло. Осталась последняя. Матросы, обезумевшие от страха, стали драться возле шлюпки, вместо того чтобы общими силами попытаться спустить ее на воду. Я тоже хотел пробиться к шлюпке, но кто-то так толкнул меня, что я чуть не угодил за борт. Раздалось несколько хлопков, будто вылетели пробки из пивных бутылок. Полоснула зеленая молния, и я увидел капитана с пистолетом в руке.
Матросам наконец удалось спустить шлюпку. Она то проваливалась в черную пропасть, то подлетала выше борта. В нее бросались матросы, но мало кому удалось остаться в ней. Я видел, как поднялась на волне шлюпка, по ее бортам, ухватившись за планшир, свешивались два человека, голые по пояс, а капитан колотил по их рукам рукояткой пистолета. Когда шлюпка опустилась, я прыгнул в нее. И тотчас же полетел за борт, получив удар в живот. Удар был не особенно сильным, не то мне не пришлось бы рассказывать эту историю. Ласковый Питер, наверное, уже устал к тому времени, он просто столкнул меня со скользкой банки, и я полетел вниз головой в черную воду.
Я порядком наглотался соленой воды, пока выбрался на поверхность, но, и вынырнув, не ощутил особой радости, так как понимал всю безнадежность своего положения. Один в океане, без спасательного пояса (в сутолоке я так и не смог выполнить наказ дядюшки Ван Дейка), да еще ночью и в бурю. И все же я не верил, что утону, уж очень это мне казалось нелепым. Погибнуть ни с того ни с сего не входило в мои планы. Я столько перенес! Несчастья и злоключения закалили меня. А в ушах звучали успокаивающие слова, полные веры в мои силы: «Ты выплывешь! Выплывешь!» – сказанные на прощанье коком Ван Дейком.
