ПРЕДИСЛОВИЕ.
«Не проделал ли я с ней…?»
«…не проделал ли я, например, с Долли того, что Франк Ласелль, пятидесятилетний механик, проделал с одиннадцатилетней Салли Горнер в 1948‑м году?»
— Владимир Набоков, «Лолита»
За пару лет до того, как жизнь ее окончательно и бесповоротно изменилась, Салли Хорнер позировала для фотографии. Ей девять, она стоит у задней ограды родного дома, по правую руку от нее в верхнем углу снимка теряется тоненькое голое дерево. Белокурые локоны обрамляют лицо Салли, касаясь плеча. Она нежно и доверчиво смотрит прямо в кадр, на фотографа, мужа сестры. Девочка на фотокарточке похожа на призрак — ощущение, которое лишь усугубляют нечеткость снимка и оттенок сепии.
Флоренс «Салли» Хорнер в 9 лет
Не первая фотография Салли Хорнер, которую мне довелось видеть, и далеко не последняя. Но именно она не выходит у меня из головы. Потому что это единственный снимок, на котором Салли выглядит как обычный ребенок: наивная и доверчивая, она даже не подозревает, какой кошмар ждет ее впереди. И сразу понимаешь: ее жизнь могла сложиться иначе. Но у Салли отняли эту возможность.
Флоренс («Салли») Хорнер исчезла из Кэмдена, штат Нью-Джерси, в середине июня 1948 года: уехала с человеком, который называл себя Фрэнком Ласаллем.
Двадцать один месяц спустя, в марте 1950 года, благодаря неравнодушной соседке из Сан-Хосе, штат Калифорния, Салли удалось дозвониться родным: девочка попросила их обратиться в ФБР и спасти ее. За этим последовало сенсационное расследование; Ласалль, не раздумывая, признал вину и до самой смерти просидел в тюрьме.
А вот Салли Хорнер оставалось жить всего два года. Она умерла в середине августа 1952 года, и известие о ее кончине застигло Владимира Набокова в разгар работы над романом. Той самой книгой, над которой он бился вот уже десять лет и которой суждено было изменить и жизнь его, и творчество так, как он и не предполагал.
Вторая часть «Лолиты» основана на истории Салли Хорнер. Вместо того чтобы бросить рукопись в огонь — чего Набоков дважды едва не сделал, и лишь своевременное вмешательство жены Веры спасло роман, — писатель закончил книгу, заимствовав нужные подробности из жизни. И Салли Хорнер, и героиня Набокова, Долорес Гейз, были брюнетками; матери их овдовели; обеих девочек похитили и почти два года продержали в плену педофилы, которые были гораздо старше своих жертв.
После публикации «Лолита» сперва пользовалась дурной славой, потом просто славой, однако споры роман вызывал всегда. За шестьдесят с лишним лет с момента выхода книги было продано свыше шестидесяти миллионов экземпляров. А вот о Салли Хорнер позабыли почти все, за исключением разве что родных и друзей. И даже о том, каким образом Салли оказалась связана с «Лолитой», родственники девочки узнали только несколько лет назад. В начале 1960‑х годов один дотошный репортер провел параллель между реально существовавшей девочкой и вымышленным персонажем, однако Набоковы его высмеяли. Затем, к пятидесятилетию со дня публикации романа, известный исследователь творчества Набокова проследил взаимосвязь между «Лолитой» и Салли, продемонстрировав, насколько прочно Набоков вплел подлинную историю в ткань произведения.
Но ни одному из них, ни журналисту, ни литературоведу, и в голову не пришло внимательнее изучить жизнь Салли Хорнер. Ее ничем не примечательное, полное лишений детство, скандальное похищение — правда, со счастливой развязкой — и, наконец, трагическую кончину. Жизнь, которая не только повлияла на культуру второй половины XX века, но и решительно изменила направление развития литературы.
[пробел]
Я пишу о преступлениях и тем зарабатываю на жизнь. Это значит, что мне приходится много читать о том плохом, что случается с людьми — как хорошими, так и не очень, — и погружаться в эти истории с головой. Детективы пытаются ответить на вопрос, что заставляет нормальных, казалось бы, людей пускаться во все тяжкие: почему добропорядочные вдруг теряют голову, а любовь сменяется ненавистью? Такие истории вызывают у меня более чем обычный интерес: я становлюсь одержима ими. И если ощущение не проходит, я понимаю: да, это мое.
За годы работы я осознала, что есть истории, которые только выигрывают от короткой формы. Другим же тесны искусственные рамки журнальной статьи. Рассказ немыслим без композиции, однако чтобы воздать должное тем, чьи жизни я пытаюсь описать, мне нужно сопереживать им, чувствовать, что все не зря.
