В этот день, начиная с самого утра, хозяин вел себя не так, как обычно. Во-первых, на утреннюю прогулку своих любимцев повел не сам Человек, а Вонючка — тоже человек, но помоложе хозяина. Вонючкой его прозвали потому, что от него отвратительно пахло бензином — когда хозяин садился в рычащее железное чудовище и уезжал куда-то, Вонючка всегда сидел впереди и крутил круглую штуку с ужасным клаксоном в серединке. Во-вторых, когда Черчилль и Мао подошли поздороваться, как делали каждое утро, Человек не обратил на них никакого внимания: не погладил, не почесал подбородок там, где находится «породистая бородавка», а неподвижно сидел в кресле у окна и таращился на падающий снег.
Жозефина, любимица хозяина, вдобавок привыкшая к трепетному вниманию из-за своего «интересного положения», решила исправить непорядок и потерлась лобастой головой о коленку Человека — выше она не доставала. Но хозяин рассеянно провел рукой по ее палевой спине — и снова глупо уставился во двор. Ну что за безобразие?
После завтрака — как всегда великолепного: овсянка и отборная говядина — ребята предприняли новую попытку привлечь внимание Человека. Гитлер и Фидель нарочно затеяли драку — знали, что хозяин этого терпеть не может. Он ведь заводчик, а что это за собаки, которые на выставке будут иметь потрепанный вид?! Но и это не помогло.
Только тогда бульдоги догадались, что дело плохо. Они уселись кружком позади хозяина и тихо ждали, когда ему надоест созерцать падающий снег.
Хозяин отошел от окна только к вечеру — за это время бульдоги успели и вздремнуть, и поиграть, и подраться.
— Ах вы, мои детки! — ласково проговорил хозяин, и в его голосе дрожали слезы. Бульдоги забеспокоились — обычно их Человек всегда был таким спокойным и важным, таким солидным, что это с ним?!
— Никому нельзя доверять, ну никому! — вскричал Человек. — Только вам могу верить. Сорок лет на дипломатической службе, все меня уважали, вокруг друзья, родня, любящие дети и внуки… И вот на старости лет понимаю, что не могу доверять никому, кроме моих бульдогов! Ах вы, мои французики! Ну, идите сюда…
Наконец-то хозяин взялся за ум! Собаки поспешили к нему, толкаясь и торопясь подставить голову под ласкающую руку Человека. Ковыляя на подагрических лапках, подошел Ильич — самый старый из питомника. Хозяин поднял его и посадил к себе на колени. Обычно он этого не делал — Ильич здорово линял, и на элегантных брюках хозяина немедленно появился слой шерсти.
Приходили щенки хозяина, стучали в дверь:
— Папа, открой, нам нужно очень серьезно поговорить!
Но хозяин их прогнал, сказал:
— Не желаю ни о чем разговаривать! Неужели я в собственном доме не могу получить немножко покоя?!
Снег за окном превратился в сплошную стену белоснежного пуха. Свет Человек зажигать не стал, так и сидел в темноте. В комнате горел камин, бульдоги пригрелись и уснули. Один Ильич не спал, смотрел в окошко вместе с хозяином.
Что-то стукнуло в окно. Хозяин вздрогнул и поднял голову. С той стороны появилось лицо — выпученные глаза, расплющенный о стекло нос, словом, нехорошее, страшное лицо.
Хозяин не испугался. Он осторожно, чтобы не потревожить бульдога, приподнялся в кресле и повернул ручку. Рама бесшумно распахнулась, свежий ветер потек в комнату, разогнал теплый застоявшийся воздух.
— Это ты? — поморщившись, спросил Человек своего позднего гостя. — Зачем ты здесь? Мы же обо всем переговорили…
Он не успел закончить фразу. В самой середине его лба вдруг возникла рубиново-красная точка. Пару секунд она дрожала, словно выбирая, куда пристроиться, — и внезапно раздался хлопок, легкий и нестрашный. Голова Человека дернулась назад, и он начал медленно сползать в кресло.
— Нет, отец, нет! — вскрикнул гость, балансируя на самом верху приставленной к дому лестницы. Одно неловкое движение — и лестница повалилась назад, унося ночного гостя в белоснежную тишину сада.
Хлопала створка распахнутого окна. Тихо падали снежинки. Потрескивали дрова в камине. И тут тишину спящего дома прорезал вой Ильича.
По лестнице торопливо простучали каблуки, и кто-то забарабанил в дверь:
— Папа? Папа, открой!
Но Человек не отвечал. Он сидел, откинув седую голову на спинку кресла, и распахнутые глаза его угасающим взором смотрели в сад.
И тут к горестному вою Ильича присоединились остальные бульдоги — все восемнадцать. Это был реквием по хозяину.
— Это вас наняла наша мать?
— Вы наш новый охранник? Тогда почему вы женщина?
— Мама обещала вам много денег, да? Вы бедно живете?
— Хотите совет? Лучше сразу откажитесь от этой работы.
— Да, потому что нам не нужна никакая охрана.
— И работать в этом доме мы вам все равно не дадим. Садитесь в свою машину и уезжайте.
— Уезжайте прямо сейчас. Так будет лучше для всех.
Они выскочили из засады как-то очень неожиданно, и я не успела подготовиться к их появлению. Подкрались они на редкость технично, ничего не скажешь — ни шороха одежды, ни скрипа дверей… В общем, молодцы ребята. Но ведь на их стороне было преимущество — они прожили в этом доме всю свою жизнь и знали каждую скрипучую половицу, а я была здесь впервые.
Двое детей — мальчик и девочка, на вид лет десяти. Судя по поразительному сходству, близнецы. Очень хорошенькие — черные блестящие волосы, синие глаза и фарфорово-белая кожа, еще не тронутая подростковыми проблемами. Дорого и красиво одеты — что ж, их любящие родители могут себе такое позволить. Дети выпрыгнули из-за гигантского декоративного дерева и напали на меня с агрессивными вопросами. Работали они слаженно, как отлично сыгранная команда.
