Gebo — партнерство.
Солнце и луна, исполняя небесный ритуал, все же далеки друг от друга и столь непохожи. В единстве сохраняй свой лик.
Пальцы Адель нашли в кожаном мешочке руну и бросили на постель. Партнерство? Она откинулась на подушки. Под грязным потолком висела люстра с облезлой эмалью, по изогнутым стеблям и цветам из железа ползали насекомые. Ядовитые? Адель равнодушно наблюдала, как они перебирают липкими лапками, как дрожат их медные крылышки. В раскрытое окно врывались звуки оживленной улицы Иерусалима, выжженной солнцем, пыльной, где торговцы смешались с иммигрантами, а бородатый раввин спешил к молитве на велосипеде. Квартал патрулировала группка солдат. Вслед за ревущими автомобилями катил тяжелый броневик — временное перемирие с арабами не влекло окончания войны. Из соседних окон лилась хасидская мелодия, вскоре ее заглушит унылое пение монахов-францисканцев — от Львиных ворот Старого города они начнут ежедневное шествие.
Сентябрьская жара убивала аппетит, но Адель взяла с тарелки куриную шейку. Фаршированная печенкой и луком, она выглядела достаточно съедобно, чтобы, поморщившись, прожевать. Владелец гостиницы придерживался законов кашрута[1], и было немыслимо требовать креветок, крабов или осетра. Реакция на подобный запрос походила на возмущение хозяина мусульманской кофейни, у которого просили выпивки.
Щебетало радио. Услышав первые слова новостей, Адель перевернулась на живот и прибавила громкость.
— Два часа назад представители ООН в Иерусалиме граф Фольке Бернадотт и полковник Андрэ Серотокс убиты террористами. Все мы знаем… — голос захлебнулся в волне помех.
Адель попыталась настроить радио, ловя частоту — приемник шипел на нее, словно гадюка. Отправив в рот еще один кусочек, Адель отметила, что ее аппетит заметно улучшился. Представители ООН расстреляны! Теперь недавние друзья отвернутся от Израиля. Новорожденному государству не исполнилось и полугода, и денежное возмещение семьям убитых разорит его скромную казну. ООН разгневана, пустоголовая общественность будет долго гореть возмущением. Мило. Тонко. Похвально.
С тарелки исчезла еще одна куриная шейка, салфеткой Адель вытерла жир с пальцев и выключила радио. Что-то вынудило ее перестать жевать. Адель замерла и услышала легкий скрип. Звук доносился от двери — кто-то пытался проникнуть в комнату. Она распласталась на постели, натянув до подбородка простыню и сжимая под подушкой «вальтер». Скрип не повторился. Адель более не различала ни шума улицы, ни шипения и треска радио в соседнем номере. Звуки погасли, но в воцарившуюся тишину не вторглось ни единого шороха. Напряжение дошло до предела — инстинкт редко подводил ее. Чужой был рядом.
Минута, другая…Онемевшее тело просило пощады. И вот окружающая пустота вобрала аромат крепкого табака…
— Не притворяйтесь, Адель фон Розенберг. Ритм вашего дыхания подсказал мне, что вы бодрствуете.
Адель медленно села. Посетитель находился в кресле подле кровати, в его пальцах дымила сигарета. Не еврей. Слишком высокий и худой для японца, он удостоил ее учтивым полупоклоном. Адель молчала, ожидая продолжения тирады, но гость не спешил.
— Что привело вас сюда? — вежливо, будто продавщица из ювелирного магазина, поинтересовалась она.
— Не что, а кто. Арийка, которую повесят на первом же гранатовом дереве и которая, — он бросил ироничный взгляд на тарелку, — ест мацу и куриные шеи. У вас есть несколько минут, чтобы собраться.
Скрытое простыней око пистолетного дула неотступно следило за ним. Спортивная рубашка, легкие брюки, фотокамера на шее… Какими опасными могут оказаться туристы!
— Вы здесь, потому что посланец ООН расстрелян, — констатировала она. Лицо японца оставалось непроницаемым. — По-вашему, я давно должна быть в самолете? А мне тут нравится, — голос подвел ее — беспечность получилась неестественной. Неужели ее все-таки заподозрили? Она не учла это. Возможно, выбраться из города окажется несколько труднее, чем казалось прежде.
Ее слова не произвели на гостя ни малейшего впечатления, японец оставался раздражающе спокоен и снизошел только до:
— Ценю ваше самообладание.
— Цель вашего прихода? — напомнила Адель. — Я не знаю толка в беседе. Отвыкла. Так что побыстрее закончим.
— Я собираюсь увести вас отсюда.
Адель устало вздохнула.
— На улицах Нюрнберга, после казни офицеров СС и СА, — произнесла она, как бы между прочим, — устроили настоящий аукцион — продавали веревки, на которых были повешены Штрейхер, Кейтель и остальные. По поверью веревка с виселицы приносит счастье. И от покупателей не было отбоя.
Он не смотрел на нее, разглядывая лампу:
— Веревок продали куда больше, чем потребовалось для казни? — он знал, что угадал, и лениво оправдался: — Я немного знаком с законами спроса и предложения.
— А я была там… — она помнила окаменевшие лица судей, трусливые повадки шакалов-свидетелей, глухие голоса «преступников». Она была там. Неужели японец думал запугать ее?
— А говорили, не можете поддержать беседу… Из вас выйдет прекрасная собеседница. В вестибюле двое шведов рассматривают вашу фотографию — как в парике, — он ткнул пальцем в ее черные локоны, — так и без.
