Жизнь — это борьба со смертью.
Пришел в отчаяние,
Ты без боя отдался в руки смерти.
Хочешь жить? — не отчаивайся.
Книга «Побег из Бухенвальда» не роман или приключение, а очерк из моей жизни. В Бухенвальде я находился, когда мне было девятнадцать — двадцать лет. Я не был политическим заключенным, но в продолжение шести месяцев я имел возможность ежедневно встречаться с политическими заключенными из Франции, Чехословакии, Италии и России. Это были люди грамотные, которые любили рассуждать о мировых событиях.
Особенно остались в памяти их рассуждения об Украине, принудительной коллективизации и искусственном голоде тысяча девятьсот тридцать третьего года. Это не была новость для людей Европы, а только для меня. Будучи в армии, я в своей простоте, не преследуя никаких политических целей, поделился с солдатами, как строился «социализм». И, конечно, мне это обошлось очень дорого. Я чудом остался живой. Сам себе я говорил: «Третий раз смерть показала мне зубы и прошла мимо». В особом политотделе я дал подпись: «Во всей своей жизни, нигде и никогда, я не буду высказывать свои мнения относительно голода в тридцать третьем году». Моя подпись мне говорила: «Хочешь жить, тогда молчи».
После распада Советского Союза стали свободно печатать в прессе о голоде тридцать третьего года. Когда американские и канадские города отмечали шестидесятилетие голода на Украине, я ни в одной газете не прочел, почему и какая цель этого голода?
Живя в Америке, девятого мая тысяча девятьсот девяносто четвертого года в школе Английского языка я напомнил, что на Украине «День Победы» это большой праздник. Мой рассказ был о Бухенвальде. Вместе с учительницей мы описали мой побег из лагеря. Этот рассказ прочитали во всех классах.
После этого мне предложили написать более подробно и оставить на память своим внукам. Так появилась эта книга. Но я не хотел, чтоб она осталась как биография дедушки, а стала достоянием простого читателя. Не желая утомлять длинным рассказом, я решил коротко описать некоторые исторические события.
Деревня Панская, которая описана в этой книге, взята как одна из многих, которых не стало на карте после голода в тысяча девятьсот тридцать третьем году. В настоящее время я не имею материальных возможностей, чтобы сделать перевод моей рукописи на английский язык и отпечатать книгой, но я верю, что она будет отпечатана. А пока молю: «Господи, благослови».
Григорий Зинченко
Обычно книги начинают с описания природы и это не удивительно. Сейчас мне семьдесят, но как в кино перед глазами картины из давно ушедшего детства. Вот я босоногий мальчишка бегаю за коровами по выкошенным лугам. За лето черные кудри выгорели, а пятки сделались черными. Но меня это не волнует. Лето на исходе, а в сентябре я пойду в школу, мне очень хотелось учиться.
Меня не волновало, что у меня нет обуви, нет целых штанов. Если бы мне мать и пошила новые штаны, я бы их все равно на второй день порвал.
Но прошли школьные годы. В пятнадцать лет я уже окончил семилетку. И вот свобода. Выбирай путь в жизни. А выбора не было. Из колхоза уехать очень трудно, не отпускали. Директор школы, добрая душа, советовал мне учиться. Когда я учился в младших классах, бывало, подойдет ко мне, потреплет мои волосы и скажет: «Светлая головушка, большим человеком будешь».
Что я большим буду, это понятно, а почему светлая головушка, если у меня волосы черные, я не понимал. А когда я стал постарше, он меня «математиком» называл.
И вот этот директор настойчиво советовал мне учиться, говорил, что он семнадцать лет директором работает, много было способных учеников, но такого он встретил впервые. Много хороших советов давал, но главное — не мог посоветовать, за какие средства учиться. Родители мои — люди бедные. В нашей деревне была только семилетняя школа, которую я и окончил, а в десятилетку нужно ходить за восемь километров. В школу ходили пешком. Хорошо было в деревне: с ранней весны до осенних морозов ходили в школу босиком. Стыдно? Нет. Ведь я не один такой, половина учеников в школе были босоногие. А кто был побогаче, те и обувались. В нашей семье было шесть детей. Моей старшей сестричке, которая была на два года старше меня, отец покупал тапочки.
Хотя она в школу ходила только три года. С четырнадцати лет пошла работать в колхоз и работала почти даром. В конце года в колхозе давали расчет, но деньгами не платили, а только зерном. Наш колхоз был передовой, они говорили, что платят людям лучше, чем другие колхозы и выдавали премию. За каждый отработанный день — один килограмм зерна. А те, кто работал в поле на свекле, получали за день полтора килограмма зерна. Но разве это мыслимо, за полтора килограмма зерна целый день полоть свеклу, а осенью копать вручную?!
Осенью в школу я не ходил — помогал сестричке копать свеклу. Она заканчивала свой участок первая и за это получала премию — сапоги зимние, ткань на платье и платок. А в семнадцать лет ей дали премию — зимнее пальто. Многие тогда хотели бросить колхоз и уехать в город, работать на заводе. Но ни один завод не принимал, если не было справки, что тебя отпустил колхоз. А таких справок председатель колхоза не давал. Были мы, казалось, свободные, но накрепко прикрепленные к колхозам. Как не хотелось оставаться в колхозе. Я мечтал закончить школу лучше всех, тогда мне могли бы дать справку для обучения в городе. Одни мечты!
