У каждого города свое лицо. Я думала об этой известной истине, поднимаясь как-то вечером на обзорную площадку Токио-тауэр[1]. Лифт медленно полз наверх, отсчитывая метры, и внизу все шире разливалось мерцание огней. Вечерний Токио был несказанно хорош. Огромный город, вместилище целого океана человеческих жизней, лежал внизу. Огненными ручьями текли крупные магистрали и улицы, темнели пятна парков, редкими огоньками светились скученные рабочие кварталы и, как бушующий неоновый костер, вдалеке шумела Гиндза — центральная торговая часть города. Сверху хорошо была видна неистовая пляска холодного огня, вспыхивающие и гаснущие яркие буквы и цветные полотнища вывесок; вверх по транспарантам подпрыгивая мчались неоновые иероглифы, в вышине над домами медленно вращался макет земного шара на фоне скрещенных лучей прожекторов — Гиндза встречала свой обычный вечер.
Да, у каждого города свое лицо. Но если говорить о Токио — он многолик, как Будда, и самое главное его лицо увидишь не сразу.
Восток и Запад, роскошь и нищета, сплавленные в калейдоскоп контрастов (непременная терминология каждого иностранного журналиста, попавшего в Японию), формируют эту многоликость. Дни и ночи города напоминают беспокойную жизнь океана — у него свои приливы и отливы. Он медленно и неохотно затихает на ночь, гасит огни и пустеет, как тихоокеанский пляж с кромкой пены, размазанной по коричневому песку. С первыми лучами солнца и даже раньше волны транспорта, людские потоки начинают катиться к каменным утесам зданий, возвышающихся в деловом центре и промышленных районах. Днем они с грохотом бьются и клокочут в цементно-бетонном лабиринте улиц; ржавое облако дыма, копоти и гари недвижно висит в горячем небе.
Но приходит вечер, и Токио зажигает огни. Это совсем другой город. С бескрайним разливом цветных пунктиров, с мигающей лавиной несущихся машин, с заревом крутящихся реклам, пожирающим целые куски темного неба, — он неправдоподобно красив и фантастичен, словно сверкающая сказка Шахрезады перестала быть тончайшей тканью человеческой фантазии и, обернувшись явью, спустилась на землю. Но, как бы ни менял свой облик этот город, у него есть неизменное истинное лицо.
И, вспоминая Токио, я вижу не сверкающую Гиндзу — парадный лик города, и даже не темные кварталы с узкими улочками, шириной в несколько шагов, весьма характерные для японских городов. Нет. Истинный лик Токио — эго утренний Токио. Суровый серый город с улицами, наполненными молчаливыми потоками людей, трамваи и автобусы, набитые до отказа, проходные многочисленных фабрик и заводов, как испытанные фокусники, заглатывающие бесконечную людскую ленту. Солнце еще милосердно в эти ранние часы, и дневная суета не вступила в свои права. Первые этажи зданий, в большинстве своем магазины и лавочки, закрыты ребристыми железными шторами — спят торговцы и покупатели, но трудовой Токио уже на ногах.
По улицам идет молодежь, почти сплошь молодежь. Остановитесь перед любым предприятием, будь то «Мацусита дэнки», «Хитати» или гигантские заводы фирм Мицубиси, Мицуи и Сумитомо, и вы увидите безупречно отглаженные белые рубашки и блузки, аккуратно закатанные рукава и молодые лица, всюду молодые лица. И это понятно. На японские предприятия, как правило, принимается молодежь — примерный возраст от 16 лег до 30, — так выгоднее предпринимателям. Утренний Токио — город молодежи, город будущего Японии. Потому-то именно этот утренний трудовой Токио и есть настоящий, без прикрас суровый лик десятимиллионной столицы.
Довольно часто бывает, что иностранцев, приезжающих в Японию, удивляет Токио, поражает стиль сегодняшней японской жизни.
Современный облик японских островов — результат длительного исторического развития. Культурный синтез Востока и Запада — лишь одна из многих граней этого процесса, длившегося не одно столетие и охватившего не одно поколение.
Взаимодействие японской культуры с культурой Запада берет свое начало в далеком средневековье. В середине XVI века у южных берегов Японии появились португальские корабли. Они везли завоевателей, предприимчивых купцов и миссионеров, которые рвались к новым землям. И именно с этого периода можно говорить о проникновении западной духовной и материальной культуры на японские острова и, следовательно, о первых этапах культурного синтеза.
Японцы внимательно присматривались ко всему новому. Огнестрельное оружие, мануфактуры с железоплавильными печами, использование новшеств европейской техники, развитие астрономии, ботаники, медицины были конкретными результатами этих контактов.
Англичанин Вильям Адамс, который около двадцати лет прожил при дворе фактического правителя Японии сёгуна Иэясу Токугава, передавал японцам опыт западного кораблестроения. Появились первые японские килевые суда. Они пришли на смену древним плоскодонным суденышкам, на которых, невзирая на их неустойчивость, японские мореходы выходили в океан.
Крупнейшие феодалы Японии начали строить громоздкие каменные замки, используя материалы и методы строительства, принятые на Западе. В конце XVI века по планам португальских инженеров был построен замок в Осака, представлявший по тем временам неприступное сооружение. Замок Иэясу Токугава, выстроенный несколько позже и практически положивший начало строительству столицы, был одним из подобных укреплений. Даже феодальные дворцы, ранее строившиеся в материале национальной архитектуры — дереве, стали объединять в своем облике формы древнейших культовых сооружений с формами, определенными достижениями европейской техники.