Уволился я без сожаления. Попрощавшись с уже бывшими коллегами и собрав свои личные вещи, я покинул наконец здание МВД, где прослужил десять лет.
Последний год службы оказался особенно трудный. Нелепая гибель моего напарника выбила меня из привычной колеи, заставив взглянуть на многие вещи несколько иначе. Возможно, более трезво и критично. Хотя возникшие при этом мысли, в свою очередь, породили массу новых вопросов, ответить на которые я пока не мог. И это меня мучило, создавая определенной дискомфорт.
Надо сказать, что я был не на плохом счету у начальства. Наша группа спецназначения по борьбе с бандитизмом всегда отличалась своей результативностью. Да и ребята подобрались хорошие, не говоря уже о руководителе группы. Он вообще был во всех отношениях ас. Хладнокровный, сдержанный, великолепно владеющий как холодным, так и огнестрельным оружием, он был грозой преступного мира. Даже руководство, слегка побаиваясь нашего шефа, всегда прислушивалось к его мнению.
В тот вечер у нас было обычное задание — проследить за одним типом. Все шло своим чередом. Остановили мы машину у газетного киоска, недалеко от дома, где он жил. Из подъезда блока, откуда мог выйти этот тип, нас не было видно. Moй напарник Рустам сидел в машине. Я же прогуливался возле киоска, следя за подъездом.
Где-то через полчаса Рустам должен был сменить меня. Ровно в девять пятьдесят он вылез из машины и пошел в мою сторону, вытаскивая из кармана сигареты. Взяв у него сигарету, я слегка наклонил голову, прикуривая от его зажигалки.
В этот самый момент я каким-то шестым чувством неожиданно ощутил опасность. Но среагировать не успел. Отброшенный Рустамом в сторону, я оказался на асфальте. Уже перевернувшись на живот и судорожно выдергивая из кобуры пистолет, я услышал два негромких хлопка. Инстинктивно оттолкнувшись руками от асфальта, я перекатился влево. За секунду до следующих двух выстрелов, которые явно предназначались мне.
Вытащив наконец пистолет, я открыл огонь. Но поздно. Темно-синий «БМВ», в который поспешно влезли стрелявшие, сорвавшись с места, устремился в сторону шоссе. Вскочив на ноги, я бросился к Рустаму. Он лежал на боку, прижимая левую руку к груди. Из двух ран обильно текла кровь. Говорить он уже не мог. Через минуту, показавшуюся мне вечностью, он умер на моих руках.
Машина «скорой помощи» и наши оперативники подъехали только через пять минут. Такого опоздания я не мог припомнить за все годы своей службы. Именно тогда я и дал себе слово, что найду его убийц, чего бы мне это ни стоило.
Происшедшее вызвало у всего отдела шок. Все было приведено в действие: информаторы, старые дела, полузабытые связи. Но все напрасно. Никакой зацепки, ни малейшей. А потом вообще начались какие-то странные вещи.
На группу, ведущую расследование этого нападения, было навешано так много срочных дел, что она просто физически не смогла довести его до конца. А когда я пошел за объяснениями к шефу, он, слегка тушуясь, ответил, что смерть сотрудника такого отдела, как наш, по-существу ничто иное как ЧП, не делающее нам чести. Ни больше и ни меньше. Короче говоря, дело решили спустить на тормозах.
Я, конечно, взбесился и потребовал полноценного расследования нашего дела, но кроме недоумения и уже неприкрытого раздражения так ничего и не добился. Но оставить его незавершенным я, естественно, не мог. Просто не имел на это морального права.
Кроме того, мне не давала покоя одна мысль. Я никак не мог понять, как именно преступники нас вычислили. И потому, видя полное равнодушие моих коллег, решил самостоятельно довести это расследование до конца.
За месяц мне не удалось продвинуться ни на шаг. Было такое ощущение, что вокруг меня глухая стена. Я перебрал всех преступников города, но ни один не вписывался в общую картину происшедшего.
Постепенно мои отчаянные попытки разобраться стали настолько заметны, что я был вызван к начальству для объяснений. Разговор не получился. Хорошо сознавая справедливость их доводов, я тем не менее не мог согласиться с их требованием — прекратить самостоятельное расследование.
Назрел конфликт, логическим разрешением которого стал мой рапорт. Но справедливости ради следует заметить, что эта бумажка далась мне нелегко. За десять лет службы я сросся с нашим коллективом, с нашей беспокойной и опасной работой.
Что делать я не знал и решил пока никуда не устраиваться. Тем более, что накопленные за десять лет службы деньги позволяли мне продержаться месяц-другой. А потом, осмотревшись, я надеялся подыскать какую-нибудь непыльную работу с более или менее приличным заработком.
Первую неделю после увольнения я посвятил собственной однокомнатной квартире на седьмом этаже девятиэтажного дома, которая давно требовала генеральной уборки. Отдраив полы до блеска и вымыв все, что мылось и чистилось, я принялся за свои вещи, выбросив добрую половину накопившегося хлама.
Но к концу недели я заскучал. Неестественно спокойное течение дней, без волнений и опасности, оказалось для меня не совсем привычным после десяти суматошных лет, проведенных в вечном поиске всевозможного криминального сброда. Друзей у меня не было, и я стал задумываться над тем, чем себя занять.
