До утра не гаснет свет в окнах приземистого здания на углу Колобовской и Главного проспекта, где помещается уголовный розыск. Разнослойное нэповское бытие поставляет столько работы, что об отдыхе можно только мечтать.
С радостной злостью косятся на эти окна бывшие чины сыскного отделения: «Ну-ну, сыщики в лаптях, посмотрим, что вы без нас наработаете». А красные сыщики, вытурив из своих рядов спецов по «уголовке», не очень-то смущены новой работой. Упорством, железной волей, революционной самодисциплиной постигают они премудрости борьбы с профессиональными домушниками, медвежатниками, конокрадами, ловкими и увертливыми главарями банд, дерзкими грабителями. Конечно, бывает, что где-то и промашку дадут.
За пять лет работы стал закаленным начальником Екатеринбургской губернской милиции недавний рабочий Мотовилихинского завода Петр Савотин. Навеки связал свою судьбу с уголовным розыском бывший красногвардеец, окончивший лишь церковно-приходскую школу Федор Заразилов. Непревзойденным мастером сыска станет пимокат Федор Худышкин. В несгибаемых чекистов превратятся юные Николай Захаров и Степан Спиценко.
Ликвидация банды Павла Ренке — лишь эпизод из биографий этих товарищей.
11 ноября 1923 года.
Город Екатеринбург
— Это ты, Федор? Что случилось? — спросил Савотин, начальник Екатеринбургской губернской милиции, с трудом узнавая обычно мягкий, женственный голос начальника уголовного розыска Федора Заразилова.
— В Невьянске. Двенадцать человек. Всех вырезали. Даже маленьких ребятишек не пожалели.
— Что решил?
— Немедленно еду. Возьму Степшу Спиценко да Колю Захарова. Заодно поучу их.
— Не рано ли им? Может, с Худышкиным лучше?
— Худышкин и здесь нужен. Тут обстановка тоже — не патока. Вот насчет транспорта кого-нибудь прижмите.
— Я сейчас к тебе. Обмозгуем.
Петр Григорьевич положил трубку и покрутил ручку телефона.
— Вокзал! Вокзал? Начальник губмилиции Савотин говорит. Посмотрите, что у вас ожидается в сторону Невьянска... Безразлично что. Товарняк, дрезина... Для начальника УГРО.
День только начинался. Ноябрь стоял сухой, мягкий. Лишь изредка с востока налетал ветер, срывал с лип уцелевшие листья и гнал их по пыльной мостовой Вознесенского проспекта. Савотин вышел из особняка. На крыше с башенкой, похожей на кедровую шишку, визгливо мотался жестяной флюгер.
Савотин свернул от особняка влево и зашагал в уголовный розыск. Козырнув часовому, вытянувшемуся в струнку, Петр Григорьевич вбежал на второй этаж,
Федор Заразилов сидел в своем кабинете. У него мягкие черты лица, светлые, чуть вьющиеся волосы. Не требовалось острого воображения, чтобы представить его в красной косыночке, этакой комиссаршей из агитпропа. Кожаная куртка и галифе, заправленные в жесткие краги, не портили, а, напротив, еще более усиливали этот образ.
Не вставая со стула, Федор протянул руку с телефонограммой. Савотин снял фуражку, протер очки, присел рядом.
Это было уже второе сообщение об убийстве в Тагильском уезде. 2 ноября в пяти верстах от Невьянска нашли труп гражданина Клестова. Убит в упор из нагана. Грабители завладели рыжим мерином, запряженным в телегу, бочкой керосина, тремя мешками муки и тюком мануфактуры. Теперь была вырезана целая семья Павла Кондюрина. Налетчики вывезли различного товара на 882 тысячи червонцев банкнотами госбанка. Как и в первом случае, они воспользовались подводой пострадавшего — серой кобылицей, запряженной в рыдван.
— Федор, а это работа не Пашки Ренке?
— Нет. Курчавый взят третьего при облаве в Тагиле. Клестов, может, и на его совести, а вот эти двенадцать...
— Да-а... Но патология чисто ренковская. С таким изуверством работает только его банда.
— Похоже, Петр Григорьевич. Если не Ренке, то его подельники. На месте разберусь.
12 ноября 1923 года.
Город Невьянск
Павел Кандюрин в свое время был купцом третьей гильдии, а в двадцатых годах стал нэпманом, торговал и теперь по третьему разряду. Начиная дело, он пристроил к своей избе деревянный сруб с откидным прилавком на улицу, но коммерция сразу же захромала на обе ноги: дом стоял на окраине города, и покупатели сюда заглядывали редко. Тогда Кондюрин снял лавку на Торговой площади Невьянска. В 8 утра привозил товар, а вечером, завернув его в рогожные тюки, возвращался домой. Дело пошло на лад, особенно после выхлопотанного дозволения брать мануфактуру в кредит на базах Егорьевско-Раменского государственного хлопчатобумажного треста и текстильного синдиката, что в городе Екатеринбурге.
Борода Кондюрина распушилась, туже стали застегиваться жилетные пуговицы. В комнатах нельзя было пройти, не задев сундуков с певучими врезными замками. Эти хранилища, обитые жестяными полосками и пахнущие нафталином, пополнялись гарусными, с блестками, платьями, шубами с выхухолевыми воротниками, касторовыми пальто, папахами из барсука, кружевными накидками, плюшевыми душегреями, суконными, на меху, тулупами. А теперь ничего не стало — ни тулупов, ни барсучьих шапок, ни тех людей, которым предназначалось богатство.
Расследованием преступления занимались следователь Невьянской прокуратуры Петр Иовлев, инспектор Екатеринбургского уголовного розыска Степан Спиценко и совсем юный вихрастый агент третьего разряда Коля Захаров. Возглавлял опергруппу сам Федор Григорьевич Заразилов.