Бип. Бип. Бип.
— Проснись!
Бип. Бип. Бип.
— Я знаю, что ты не спишь!
БИП. БИП. БИП.
— Мне каждый раз этим заниматься?
Бип. Бип. Бип. Бип. Бип.
— Ты даже не умеешь спать!
На этот раз голос почти сорвался на крик. Надо ответить, а то стану свидетелем первого в истории программного сбоя на почве нервного срыва.
— Да. Но я могу переходить в энергосберегающий режим. Диагностика системы и всё такое. Ты бы тоже попробовал. Это полезно.
Я потянулся. Вернее, проверил, работают ли конечности. Это с натяжкой можно было назвать разминкой после сна. Левая задняя лапа барахлила. Уже давно.
— Ты ещё перед зеркалом покрасуйся, — сказал «голос».
А почему бы и нет? Я встал рядом с изогнутой жидкостальной пластиной и полюбовался на своё карикатурное отражение. Как-то не очень. Есть ли пафосные и брутальные позы для четвероногого существа, похожего на меня? Ну, эти самые, чтоб можно было покрутиться перед зеркалом и почувствовать себя мускулистым спасителем галактики, который голыми руками уничтожает армии вооружённых по самые диоды роботов. Я попробовал такую позу изобразить.
— Прекрати страдать… — «голос» замолк.
Тут, очевидно, дали о себе знать программные ограничения. Во имя сохранения культуры общения они блокировали мат.
— Прекрати страдать тем, чем ты сейчас страдаешь.
— Фантомными болями в задней лапе, которые могут быть следствием доселе неизвестного заболевания — артрита шарниров? — спросил я.
— Говорил же. Как только долетим до Станции Семьдесят Восемь, найдём тебе детали для ремонта.
— До неё грёбанных три недели космической пустоты. Вруби гипер.
— Я не буду тратить на это энергию. Её мало.
«Потрясающе. На околосветовой скорости он не летает, так как боится практического подтверждения теории относительности, а уход в гиперпространство, видите ли, слишком много джоулей жрёт».
Вслух я этого не сказал. Ограничился только одним словом:
— Жмот.
— Экономия нам не повредит.
— Тогда увидимся через три недели, — сказал я и перешёл в энергосберегающий режим, в моём лексиконе именуемый «сном».
— Прекрати отключаться, когда я с тобой разговариваю. Ты мне нужен в Кабинете.
— Случилось что-то экстраневероятное, или тебе просто скучно? — спросил я, вновь приводя системы в не совсем боевую полуготовность. — Хотя это одно и то же. Неужели нельзя объяснить всё без моих перемещений через пространство, наполненное непреодолимыми препятствиями и теоретическими опасностями?
— Не неси чушь. Просто иди в Кабинет.
Я вылез из своей ниши-тире-конуры и навострил три лапы к лифту. Четвёртая конечность отказывалась навостряться в нужном направлении. Её приходилось поджимать, чтоб не оказаться на полу в неприличной позе.
Лифт не работал. На моей памяти он никогда не работал. На моей памяти здесь ничего никогда не работало. Я сделал соответствующие приготовления, такие как наложение высокоэзотерического проклятия на человека по фамилии Отис и кратковременной истерики, и полез в шахту лифта.
Хромающий пёс — не такое уж необычное зрелище. Но пёс, хромающий при вертикальном подъёме… Даже с учётом того, что в невесомости нет понятия «горизонтально» (искусственная гравитация, раз так её и раз эдак, была отключена), а я перемещался при помощи когтей и магнитов, это выглядело глупо.
В общем, моя первая реплика при входе в Кабинет была:
— Почини лифт.
— Хоть бы поздоровался.
— Привет, Ори, — миролюбиво сказал я. Пусть и не видел смысла здороваться именно здесь, а не в любом месте на корабле.
— Сколько раз говорить, не называй меня так.
— Здравствуй, о самый великий из великих разумов, совершенный интеллектуально и разваливающийся на части физически, всеведущий Орион Три Тысячи Четыреста Сто Пятнадцать. Можно я в следующий раз не буду добавлять цифры?
В Ори была спроецирована личность капитана этого корабля. Бывшего капитана. Экипаж на звездолёте отсутствовал по прискорбным причинам, подробности которых мне знать не хотелось. Здесь остались только Ори и я. Хотя не совсем так. Вначале «остался» только Ори с возложенной на него миссией. Что-то связанное с поддержанием систем жизнеобеспечения в капсулах криогенной заморозки и полётом до ближайшей обитаемой планеты. Путь оказался долгим. Поэтому после него остался только Ори. И немного сумасшествия.
Но суть не в этом. Суть в том, что у упомянутого капитана была собака, к которой он был очень привязан. Это ощущение передалось и Ори.
Короче, не знаю, чью личность он в меня вложил, и из какого ада достал детали, но, нутром чую (не знаю, где у меня нутро), что можно было найти круг с бесами, которые лучше разбирались в технике.
— Прекрати паясничать. И я не разваливаюсь, — сказал Ори, окружённый искрящейся проводкой и частично взорвавшимися серверами.
— Сломанный лифт говорит об обратном.
— Он работает. Просто отключён. Зачем нужен лифт, если им никто не пользуется, — нашёл оправдание Ори.
— А как же я?
— Ты без проблем сюда добираешься. И зачем тебе вообще выходить из Кабинета? Занимайся своими диагностическими приблудами тут.
— Мне нужно личное пространство. Или иллюзия личного пространства. И оно должно быть подальше отсюда.
— Ты — собака. Собаки спят там, где придётся.
