Алексей Иванович Пантелеев
(Л.Пантелеев)
Платочек
Недавно я познакомился в поезде с одним очень милым и хорошим человеком. Ехал я из Красноярска в Москву, и вот ночью на какой-то маленькой, глухой станции в купе, где до тех пор никого, кроме меня, не было, вваливается огромный краснолицый дядя в широченной медвежьей дохе, в белых бурках и в пыжиковой долгоухой шапке.
Я уже засыпал, когда он ввалился. Но тут, как он загромыхал на весь вагон своими чемоданами и корзинами, я сразу очнулся, приоткрыл глаза и, помню, даже испугался.
"Батюшки! - думаю. - Это что же еще за медведь такой на мою голову свалился?!"
А великан этот не спеша разложил по полочкам свои пожитки и стал раздеваться.
Снял шапку, вижу - голова у него совсем белая, седая.
Скинул доху - под дохой военная гимнастерка без погон, и на ней не в один и не в два, а в целых четыре ряда орденские ленточки.
Я думаю:
"Ого! А медведь-то, оказывается, действительно бывалый!"
И уже смотрю на него с уважением. Глаз, правда, не открыл, а так сделал щелочки и наблюдаю осторожно.
А он сел в уголок у окошка, попыхтел, отдышался, потом расстегивает на гимнастерке кармашек и, вижу, достает маленький-премаленький носовой платочек. Обыкновенный платочек, какие молоденькие девушки в сумочках носят.
Я, помню, уже и тогда удивился. Думаю:
"Зачем же ему этакий платочек? Ведь такому дяде такого платочка небось и на полноса не хватит?!"
Но он с этим платком ничего не стал делать, а только разгладил его на коленке, скатал в трубочку и в другой карман переложил. Потом посидел, подумал и стал стягивать бурки.
Мне это было неинтересно, и скоро я уже по-настоящему, а не притворно заснул.
Ну, а наутро мы с ним познакомились, разговорились: кто, да куда, да по каким делам едем... Через полчаса я уже знал, что попутчик мой - бывший танкист, полковник, всю войну воевал, восемь или девять раз ранен был, два раза контужен, тонул, из горящего танка спасался...
Ехал полковник в тот раз из командировки в Казань, где он тогда работал и где у него семейство находилось. Домой он очень спешил, волновался, то и дело выходил в коридор и справлялся у проводника, не опаздывает ли поезд и много ли еще остановок до пересадки.
Я, помню, поинтересовался, велика ли у него семья.
- Да как вам сказать... Не очень, пожалуй, велика. В общем ты, да я, да мы с тобой.
- Это сколько же выходит?
- Четверо, кажется.
- Нет, - я говорю. - Насколько я понимаю, это не четверо, а всего двое.
- Ну что ж, - смеется. - Если угадали - ничего не поделаешь. Действительно двое.
Сказал это и, вижу, расстегивает на гимнастерке кармашек, сует туда два пальца и опять тянет на свет божий свой маленький, девичий платок.
Мне смешно стало, я не выдержал и говорю:
- Простите, полковник, что это у вас такой платочек - дамский?
Он даже как будто обиделся.
- Позвольте, - говорит. - Это почему же вы решили, что он дамский?
Я говорю:
- Маленький.
- Ах, вот как? Маленький?
Сложил платочек, подержал его на своей богатырской ладошке и говорит:
- А вы знаете, между прочим, какой это платочек?
Я говорю:
- Нет, не знаю.
- В том-то и дело. А ведь платочек этот, если желаете знать, не простой.
- А какой же он? - я говорю. - Заколдованный, что ли?
- Ну, заколдованный не заколдованный, а вроде этого... В общем, если желаете, могу рассказать.
Я говорю:
- Пожалуйста. Очень интересно.
- Насчет интересности поручиться не могу, а только лично для меня эта история имеет значение преогромное. Одним словом, если делать нечего слушайте. Начинать надо издалека. Дело было в тысяча девятьсот сорок третьем году, в самом конце его, перед новогодними праздниками. Был я тогда майор и командовал танковым полком. Наша часть стояла под Ленинградом. Вы не были в Питере в эти годы? Ах, были, оказывается? Ну, вам тогда не нужно объяснять, что представлял собой Ленинград в это время. Холодно, голодно, на улицах бомбы и снаряды падают. А в городе между тем живут, работают, учатся...
И вот в эти самые дни наша часть взяла шефство над одним из ленинградских детских домов.
В этом доме воспитывались сироты, отцы и матери которых погибли или на фронте, или от голода в самом городе. Как они там жили, рассказывать не надо. Паечек усиленный, конечно, по сравнению с другими, а все-таки, сами понимаете, ребята сытые спать не ложились. Ну, а мы были народ зажиточный, снабжались по-фронтовому, денег не тратили, - мы этим ребятам кое-чего подкинули. Уделили им из пайка своего сахару, жиров, консервов... Купили и подарили детдому двух коров, лошадку с упряжкой, свинью с поросятами, птицы всякой: курей, петухов, ну, и всего прочего - одежды, игрушек, музыкальных инструментов... Между прочим, помню, сто двадцать пять пар детских салазок им преподнесли: пожалуйста, дескать, катайтесь, детки, на страх врагам!..
А под Новый год устроили ребятам елку. Конечно, уж и тут постарались: раздобыли елочку, как говорится, выше потолка. Одних елочных игрушек восемь ящиков доставили.
А первого января, в самый праздник, отправились к своим подшефным в гости. Прихватили подарков и поехали на двух "виллисах" делегацией к ним на Кировские острова.
