Владимир Щербаков
ПЛАТА ЗА ВОЗВРАЩЕНИЕ
1. Адажио вместо скерцо
Когда прибрежные камешки зазвенели под ногами, Вольд остановился и прикрыл глаза ладонью: противоположный берег скрылся где-то между средним и безымянным пальцами, блестящие темные пятна запрыгали на воде. Полная иллюзия безбрежности. Кое-где песок размыло, и обнаженная пластмасса торчала белыми заплатами. Вольд бросил несколько камней подальше от берега — спугнуть сонных рыбешек, совсем потерявших счет времени. Глухо булькнуло, пузыри с клекотом вырвались вверх, камни стукнули в дно. Круги от них разошлись и сомкнулись, ударив в берег и встретившись в центре.
При некоторой доле фантазии этот тридцатиметровый аквариум все же можно было считать озером. Но об удочке и думать не приходилось. Вольд достал из кармана маленькую сетку и, накрошив хлеба, бросил ее в воду, снова заколебавшуюся. Как только пойманным рыбкам стало тесно в банке, он выпустил их у самого берега, и они долго копошились там, лениво шевеля хвостами. Вольд прикинул, что с того самого дня, как он здесь, каждая рыбка была поймана его сеткой в среднем не меньше трех раз (если считать, что всего их здесь около тысячи). Отсюда следовало, что в один прекрасный день такая охота потеряет остатки спортивного интереса для обеих участвующих в ней сторон.
Вольду неожиданно захотелось разбудить профессора или Копнина, тихо войти в комнату и сорвать одеяло, плеснуть холодной водой, а когда Копнин спросонья начнет ругаться и натягивать на себя одеяло, прокричать какую-нибудь чепуху, например, что он проспал сто миллионов релятивистских суток и пора выходить, потому что они уже вернулись на Землю.
Потолок постепенно стал голубым и засветился, как небо, розовые облачка бросили вниз тени. Из-под веток, из лепестков выпорхнули пестрые бабочки. Загудели пчелы, тишина растворилась в шорохе редкой травы, в мягких аккордах утренней музыки. Нужно было уходить. Скоро все встанут — и Копнин, и профессор… и Анна.
Вольд дернул бечевку. Но нет, зацепилось. Он шагнул за сеткой — по щиколотку в прохладную воду, по колено, и остановился на шершавом песке, словно задумавшись, и рыбки скользко били по ногам.
Он как раз, присев на камень, бросал их в воду — одну за одной, — когда почувствовал прикосновение к плечу. Глянул вверх — Анна. Конечно, она все видела… и костюм — вот не везет! — весь в мокрой рыбьей чешуе. На берегу билось еще несколько рыбешек. Вольд поспешно смахнул их в воду и выпрямился, повернувшись к Анне.
— Знаете, Анна, лет десять назад я так же ловил уклеек в парке. Мы с товарищем убежали тогда с уроков. Я держался за ветку и соскользнул в воду. Мы долго бродили по парку, чтобы просохла одежда — не появишься же дома в таком виде.
— Конечно, — сказала Анна серьезно. — Но здесь-то уж вас никто не отругает за то, что вы испортили костюм. За десять лет все изменилось к лучшему.
Вольд понял, что Анне очень хочется рассмеяться — такое у нее было совсем серьезное лицо — и что она этого ни за что не сделает.
— Вы всегда просыпаетесь раньше всех, Вольд?
— Н-нет, но сегодня я действительно рано встал. А вы поднимаетесь в одно и то же время? Всегда? А я не могу. Почему? Как бы объяснить… Может быть, я слишком быстро привык ко всему. Звезды в иллюминаторе кажутся просто пятнышками белил на черной бумаге. Они как будто застыли на месте. И корабль тоже. Трудно представить, что мы несемся с такой скоростью… Все так обычно, слишком обычно. Облака, ветер, трава, озеро. Совсем как дома. И все так неизменно, понимаете? Хочется иногда почувствовать себя выбитым из привычной колеи. Помните, на днях мы приблизились к границе разрешенных скоростей, и нас чуть трясло и качало? По крайней мере было ясно, что мы на настоящем корабле и вокруг — пространство, а не детские раскрашенные кубики. А потом — опять мертвая тишина. Я слышу ее, когда вечером читаю в своей комнате… Вам не кажется, что конструкторы зашли слишком далеко? Сделать корабль непохожим на корабль? Я понимаю: привычная обстановка, психология… Но порой хочется слышать рев двигателей, пульс автоматов или видеть струю энергии, выдыхаемую рефлекторами в пустоту. Этого-то не учли. Все изолировано, скомпенсировано, шумы складываются в противофазах, излучения фильтруются и тоже гасятся. Ни единого рабочего звука. Ни намека. Нас учили работать в реальной обстановке. Так где же она? Сплошная фикция. Не корабль, а бабушкин палисадник. Тоска. Разве я не прав?
— Не знаю. Не забывайте: впереди еще длинный путь. Даже в музыке после адажио может последовать аллегро или скерцо.
— Да, так. Не хватает скерцо. Знаете, Анна, я хотел сказать… то есть спросить…
— Пойдемте. Посмотрите, какая сегодня чудная погода. Вам нужно переодеться. У вас и ботинки совсем мокрые. Милый Вольд, вы ведь так можете простудиться. Вы хотели спросить, как всегда, буду ли я вечером на семинаре профессора Гамова? Я не ошиблась?
2. Небольшой эксперимент профессора Гамова
Профессор Гамов четкой, нестарческой походкой прошел вперед и окинул комнату взглядом — только стекла очков блеснули. Разговор смолк, Вольд то и дело поглядывал на дверь: Анна задерживалась. Кто-то сел рядом на стул, он хотел было вежливо сказать, что место занято, повернул голову — да это же Анна! — «Как это я просмотрел вас?» Анна прижала палец к губам: «Ох, попросит нас сейчас профессор говорить вместо него».
