Вот как все вышло - в общем-то, само собой.
Много лет с восхищением и благодарностью читал я книги, рецензии, эссе петербургского литератора Самуила Лурье. Притом, работая редактором в газете, хищно думал: как бы залучить этого автора на свои страницы (нормальное желание любого нормального редактора). И, уже какое-то время имея честь пользоваться знакомством Самуила Ароновича, многократно обсуждал с ним возможность сотрудничества, однако, при взаимном согласии, сотрудничество тем не менее никак дальше разговоров не продвигалось.
Но в какой-то момент мне стало очевидно, что само обсуждение тем, предметов, ответвления мыслей, попутные шутки, споры и препирательства, укоры и оправдания, сетования на злокозненные обстоятельства данного момента и общее неблагоприятствование вялотекущей за окном действительности, апелляции к литературным аналогам и т. д. - словом, диалог с Самуилом Лурье - уже сам по себе есть текст.
Который остается только записать. Потом обнаружилось, что записывать свои реплики в этом диалоге нам обоим интересно. Потом, по мере того, как письма публиковались в газете "Петербургский Час пик", - что и читать их многим не скучно.
Графиком и вообще никакой обязательностью переписка не стеснена. Я дерзал беспокоить высокоуважаемого корреспондента, когда мне хотелось о чем-то его спросить или что-то ему рассказать. Он любезно не оставлял мои послания без ответа.
Так получилась эта книжка.
Дмитрий Циликин
Не совсем так. Извините, что встреваю наподобие Доб(или Боб?)чинского, но истина конкретней. Настоящий автор проекта - Дмитрий Владимирович. Он однажды поймал меня на слове. Я ламентировал: пропала всякая охота писать в газету - не веришь собственному голосу - кто я такой, чтобы его повышать? какое дело публике до моих мнений? Газетный писатель - непрошеный оратор: фигура смешная, положение ложное. Все равно что проповедовать в метро. На платформе, как раз когда поезд подходит и уже тормозит, возопить ни с того ни с сего: люди! я не любил вас! будьте беспечны! противьтесь злу насилием! - или другую какую заветную мысль.
Слушал, слушал это нытье Дмитрий Циликин, да вдруг и говорит: раз так, говорит, пишите не публике, а прямо адресуясь ко мне.
Однако и эта идея (против которой возразить было нечего), конечно, не осуществилась бы, если бы в один прекрасный день - а именно 28 февраля 2001 - Д. В. не поставил меня перед фактом: переписка началась, текст, обращенный ко мне, уже стоит на газетной полосе, deadline для ответа такой-то.
Уклониться было невозможно. А потом я вошел во вкус. Игра оказалась увлекательной. Потому что - как выяснилось после первых же ходов - нам с Дмитрием Циликиным две вещи одинаково дороги, дороже буквально всего: грамматика и свобода.
Самуил Лурье
28 февраля 2001
Возненавидь ближнего своего
Видите ли, Самуил Аронович, всегда завидовал я людям, получившим настоящее образование в какой-нибудь уважаемой области. Вы, например, филолог. А в моем дипломе хоть и содержится свидетельство о том, что я преуспел (будто бы) в многочисленных гуманитарных дисциплинах, однако тут верхоглядство и пенкоснимательство - на самом деле ознакомление с этими дисциплинами достаточно лишь для того, чтобы вполне уяснить глубину и тонкость их предмета, а потому - свою в предмете некоторую осведомленность, но никак не компетентность.
К примеру. Не раз слыхал я краем уха про то, что тут у нас в России народ особенный: другие народы индивидуалисты, и каждый у них за себя, а наш - соборный, роевой, потому и крестьянская община (или колхоз) для нас органичная форма социализации, а фермер-кулак - напротив, противен самой сути русского духа. Извините, может, что напутал - говорю ведь, настоящими научными знаниями не обладаю - и в этой области тоже. Опять же, доктрины славянофилов и русских религиозных философов известны мне большей частью в изложении, а не по первоисточникам.
Так вот. Режиссер Козинцев как-то записал: "Интеллигенция все время куда-то ходит. В народ, в монастырь, в себя". Насчет народа - эта формула подразумевает, что народ есть нечто от интеллигенции отдельное. Коли так, не могу претендовать на принадлежность к сей гордой прослойке, поскольку хожу только на работу. И назад. Вместе с народом. Но какая-то отдельность во мне все-таки, наверное, есть. Потому что при этом я на народ смотрю. А позиция наблюдателя и есть отдельность.
Что же я вижу? Не знаю, как там насчет Русской Психеи и коллективного Духа. Но на микроуровне ничего такого - никакой общинности - решительно не обнаруживается. А обнаруживается... Вот смотрите: люди выходят из вагона метро. Но это так говорится - "люди". На самом деле выходит каждый сугубо суверенный, неслиянный с остальными человек. Красивое романтическое суждение про то, что, дескать, лишь в толпе можно стать по-настоящему одиноким, на самом деле - практическое наблюдение за действительностью. Для каждого члена толпы никого другого нету. Допустим, он (она) не помнит, направо ему надобно или налево. Он поступает так: делает шаг из вагона и останавливается, начинает озираться, вертеть головой, пытаясь определить направление дальнейшего движения. А что же остальные, которые выходят следом? Их нет! Никого нет. Мир опустел. Голова, занятая ориентировкой, не вмещает второй мысли: что ты загородил дорогу позадистоящим. Тут ведь и проблемы никакой сделай еще два шага, встань посередь зала, а людские ручейки сами тебя обтекут, как утес. Но поступить так - значит, допустить, что существует еще кто-то кроме тебя. Более того, признать, что ты кому-то можешь мешать, причинять неудобство. Ну это уж слишком!