Глава 1. Последняя просьба
Где-то в лесу плакал ребёнок.
Его голос то срывался и затихал, то заходился визгом: ближе, дальше, снова ближе.
Ивлад кинулся на звук, напрямик через колючие кусты и переплетение древесных корней. Лес был незнакомым, слишком густым, тёмным и влажным, слишком тихим, и только чуждый для этого места детский плач разрывал тишину в клочья.
– Я иду! – крикнул Ивлад. – Подожди!
Как ребёнок оказался в этой дремучей чаще? Что за наваждение? Ивладу некогда было задумываться, он бежал вперёд, цепляясь одеждой за ветки, пока не оказался на просторной поляне. Кругом валялись замшелые стволы и пни, вывернутые из земли не то вихрем, не то другой безудержной силой. Ивлад остановился, тяжело дыша. Детский плач стал ещё громче, звучал совсем рядом, но будто отовсюду сразу: из-за деревьев, из-под земли, с мрачного неба.
За спиной поднялся сильный ветер, обжигая ледяным холодом. Со всех сторон обрушилась вьюга, такая лютая, что рукава, полы одежды и волосы тут же покрылись инеем. Ивлад судорожно схватил ртом воздух, и тысячи колких снежинок больно впились в горло. За считаные мгновения зелёный лес покрылся белой коркой и застыл, как стеклянный. Деревья посеребрились, листья разом облетели, на ветвях засверкали кровавыми боками ало-золотые яблоки.
И только тогда Ивлад понял, что это ловушка.
В ушах завыло так громко, что сердце зашлось от ужаса. Детского плача уже не было слышно, только нарастающий гул, а перед глазами всё закружило белой метелью. Руки онемели от холода, всё тело заледенело. С пронзительным криком с дерева сорвалась огромная птица и кинулась вперёд, метя изогнутыми когтями Ивладу в лицо.
* * *
Ивлад резко распахнул глаза. В опочивальне было холодно, почти как в том лесу. Очаг давно погас, в окно бился порывистый ветер. Ивлад охнул и сел на постели. Снова этот непонятный сон, и снова в нём – птичьи когти и метели.
Темнота комнаты казалась разбавленной, как разведённые водой чернила – значит, наступило тусклое зимнее утро. Ивлад растёр замёрзшие ноги и плавно повёл плечами, разминая тело. Набросив нижнюю рубаху, он подошёл к окну, покрытому кружевом морозных узоров.
Над Азобором стелился дымок из печных труб, кое-где светились в окнах огни, слабенькие, от лучины или единственной свечи. С неба сыпали густые хлопья снега – с начала зимы ни одного дня без него не обходилось, и сугробы уже намело такие, что некоторые избы завалило едва ли не до самых крыш. Далеко впереди мерцали макушки Серебряного леса – бледный рассвет обливал деревья зеленоватым светом, и лес отсюда казался сказочным, выкованным из тончайшего металла. Ивлад постоял так немного, вспоминая детский плач из сна и завьюженную чащу. Быть может, во сне он оказался там, в Серебряном лесу? А птица, метившая ему в глаза, была из тех чудовищ, которыми славится это место?
Стук в дверь прервал его мысли.
– Вы уже проснулись, Ивлад Радимович? Позвольте растопить очаг, – послышался голос слуги.
– Да, входите, – со вздохом ответил Ивлад, отворачиваясь от окна. Заснеженный город манил, и Ивлад с грустью оторвал от него взгляд.
Дверь скрипнула, и в комнату вошёл молодой прислужник. Он поклонился и занялся очагом, а Ивлад плеснул себе воды из кувшина, глотнул и спросил:
– Как себя чувствует отец?
Руки слуги внезапно дрогнули, уронив огниво. Из очага вывалилось несколько угольков, запачкав ковёр.
– Х-хорошо, царевич. С ним ваши братья, но…
– Братья? – Ивлад нахмурился. – В такую рань? И сразу оба? Он не принимал посетителей уже много недель. Но почему меня раньше не разбудили?
Слуга засуетился, собирая угли с ковра. Пятна стали только больше.
– Сейчас-сейчас… вычищу старые, заправлю новых дров…
– Не стоит торопиться. Растопишь позже. Я иду к отцу.
– Ивлад Радимович! – Юноша выпрямился, тараща испуганные глаза. – Вам не нужно… Вас не…
– Не звали? – Брови ещё сильнее сошлись на переносице Ивлада. – Отец хочет видеть всех сыновей, кроме младшего? Отчего?
– Н-не знаю… Но… Не ходите, прошу, иначе меня кинут в острог за то, что проговорился…
– Не бойся, не кинут. Я позабочусь об этом. Будем считать, ты мне ничего не говорил.
Ивлад застегнул кафтан, надел сапоги и стремительно вышел в коридор.
Царь Радим Таворович давно болел, а в последние месяцы стал совсем плох. Что-то точило его изнутри, высасывая жизнь, оставляя только пустую блёклую оболочку. На теле то и дело проступали чёрные язвы, от которых уродливыми щупальцами тянулись сетки вен, в иные дни даже глаза царя заволакивало чёрной пеленой. Сколько лекарей посетило его покои, не счесть, но все лишь разводили руками, и не помогали ни угрозы от царского воеводы, ни обещания богатства от царя. Ивлад помнил отца сильным и крепким, громогласным и быстрым, но теперь царь Радим вовсе не походил на себя прежнего – истончился, стал почти прозрачным и перестал говорить.
Царские покои находились в другом конце дворца, и Ивлад кинулся бегом. Если отец собрал братьев, значит ли это, что хотел скрыть что-то от Ивлада? Вдруг он уже закончил говорить с ними? Или, что хуже, умер…
