ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Борис Сергеевич К у з н е ц о в — бывший крупный начальник, 57 лет
Дарья Константиновна К у з н е ц о в а,
она же Джемма Д о н а т и>1 — его жена, 55 лет
Р и т а — их дочь, 29 лет
П а в л и к из Хабаровска — их зять, блогер, 30 лет
Б е а т а,
она же Биче П о р т и н а р е>2 — подруга М.К.Кузнецовой, 55 лет
Доктор З а д о р н о в,
он же Г л а в ба л а х о н,
он же М и н о с>3 — онкоуролог, 65 лет
П а н к р а т о в,
он же Н а ч м е д,
он же К е р б е р>4 — пенсионер, 75 лет
Арнольд Б у д е т е,
он же 1-й Б а л а х о н — поэт и драматург, 35 лет
Л я к и н,
он же 2-й Б а л а х о н — молодой человек без определенных занятий, 32 года
М е д с е с т р а,
она же Б л у д н и ц а Вавилонская,
она же Л и ц и с к а>5 — эффектная женщина, 38 лет
В эпизодах: дед-ветеран (отец Кузнецова), врач-реаниматолог, 1-й санитар, 2-й санитар, Страшный голос, двойник Кузнецова, балахоны-коллекторы, артисты Театра кукол со своими питомцами.
Песня «Помолись за меня» в исполнении автора: http://www.mazhorov.com/?p=891
В полутемном зрительном зале появляются странные люди в черных балахонах и капюшонах, надвинутых на лица. В руках у них зажженные старинные фонари. С гиканьем, уханьем и свистом они бегают по проходам, то и дело останавливаясь у отдельных посетителей, бесцеремонно их освещая. «Где Кузнецов?», «А, так это ты — Кузнецов?», «Кузнецов, выходи!», «Найдем все равно!», «Где ты засел?», «Кузнецо-о-ов!» — кричат они наглыми и грубыми голосами. Так и не отыскав Кузнецова, балахоны собираются на сцене у опущенного занавеса. Начинается короткое производственное совещание.
— Нет его нигде.
— И никаких следов.
— Позор, господа. Уволят.
— Беготня с фонарями — вот где позор. Навигаторы нужны.
— Век-то здесь какой?
— Двадцать первый от Рождества Христова.
— Ну, так чего они хотят…
— Посылал я заявку в хозчасть… Говорят: берите, что есть, а то и светильники растащат.
— Средневековье…
— А оружие? На складе одни алебарды стоят. И багры ржавые.
— Для России маловато.
— Так мы в России?
— Ну, а где, по-твоему?
— Н-да… Тогда я что-то не понял с суточными…
— Сидят, планы чертят. Стратеги. А ты бегай, как дурак, с фонарем среди бела дня. Людей смеши.
— Главное, отгула потом не допросишься. Не говоря что премии.
— Ориентировка тоже дурацкая. Таких, как этот Кузнецов, — бездна. (Кивает на зал.) Вон, сидят. Хихикают.
— Ладно, давайте сначала. Дома его нет?
— И телефон не отвечает.
— На даче?
— Там крапива одна. (Показывает.) Вон, руки пожег по локти. (Виновато.) Смородина у них сладкая…
— Ну, я не знаю тогда… У любовницы были?
— Нет у него никакой любовницы. Одни мечты.
— Какой-то идиот, прости, Господи…
— Я даже на бывшей работе справлялся.
— И что?
— Не приведи Бог, говорят, снова его увидеть.
— Господа, но если следов нет здесь и сейчас, они могут быть только там и тогда.
— Логично.
— Придется восстанавливать цепь событий. Что-нибудь, да всплывет.
— В прошлое лететь, что ли?
— Хотя бы на год назад.
— Сметой не предусмотрено. Бубну выбьют.
— Дня на три, больше разговоров…
— Ты еще титр по экрану пусти, как в американском сериале: «a year earlier».
— Да пожалуйста. (Взмахивает рукавом балахона и соответствующая надпись появляется на занавесе.)
— Ну, допустим. А как вся эта байда начиналась, кто помнит?
— Кажется, была пятница. Верняк, пятница! Мы после работы к Лициске собирались…
— А место действия?
— Ну, как же — онкологический диспансер… Где же еще. Второй этаж, кабинет 231.
— Очередь на прием к урологу.
— Точно, точно… Припоминаю. Ну, так что? Поехали?
Свет гаснет, балахоны исчезают. Поднимается занавес.
На сцене — фрагмент коридора перед смотровым кабинетом. На двери висит табличка — «Уролог. Доктор медицинских наук М. А. Задорнов». Над дверью — круглые часы и сигнальный плафон для вызова больных. Сидя на железных стульях, приема ожидают четверо мужчин. Они подавленно молчат. Б у д е т е, лохматый субъект в круглых очках, уткнулся в газету. В ногах у него — целлофановый пакет. Л я к и н, коротко стриженный, в футболке с надписью «Ненавижу работу», грызет ноготь. В ногах у него стоит спортивная сумка с привязанной георгиевской ленточкой. К у з н е ц о в, одетый в обыкновенную рубашку и джинсы, сидит со скрещенными на груди руками и делает вид, что дремлет. Только старик П а н к р а т о в, увешанный медалями и орденами, беспокойно крутится на стуле, поглядывая на соседей. Он вздыхает, покашливает, что-то невнятно бормочет. Неожиданно начинает ощупывать сетчатую поверхность стула у себя между ног.
П а н к р а т о в. Следы какие-то. Не моют их, что ли?
Л я к и н. Чего не моют?
П а н к р а т о в. Пятна, я говорю, на стуле. Гляди. Засохши… Кровь никак? Или моча? (Круглыми глазами смотрит на Л я к и н а.) Протек кто-то.
Л я к и н. Копец. (Смотрит у себя, вскакивает.) Ё-ё! И у меня… (Трогает пальцем пятна.)
П а н к р а т о в. Не отскоблишь. Въелись за стоко лет. Ядрены…
Б у д е т е, немедленно изучив свое сиденье, складывает газету и стелет ее под себя. Потом достает из пакета книгу и принимается ее читать. К у з н е ц о в, слегка пошевелившись, продолжает делать дремотный вид. Л я к и н осторожно садится на самый край стула.
