20 сентября, среда, 8 час. 15 мин.
Утром вместе с водителем к Белозерцеву приехал охранник Сергей Агафонов. Агафонов отличался от других охранников – был совершенно незаметен, как разведчик, выполняющий на вражеской территории важное задание, – мог пройти в двух метрах от кого угодно, даже около самого Белозерцева, который знал его очень хорошо, и остаться совершенно неузнанным. Словно бы на Агафонова была надета шапка-невидимка.
Он никогда не рядился в крикливую пятнистую форму с офицерским поясом и портупеей, как другие охранники, никогда не носил десантных ботинок, хотя в Афганистане служил в знаменитом «полтиннике» – десантном полку, попадавшем в такие передряги, какие даже самый изощренный сочинитель не в состоянии выдумать, не носил и шелковых штанов с лампасами, кожанки и футболки с надписью «босс»: Агафонов всегда был Агафоновым, самим собой – четким, жестким, невидимым.
– Здассте вам!
Ирина Белозерцева улыбнулась:
– Ну почему «вам», Сережа? Почему во множественном числе?
– Так положено, Ирина Константиновна, – Агафонов приподнял плечи и на улыбку ответил улыбкой – неожиданно застенчивой, смущенной.
– Не приставай к человеку с необязательными расспросами, – сказал Белозерцев. – Он при исполнении.
– А что, раз при исполнении, то, значит, глух и нем? Так, что ли?
– Считай, что так.
– Когда я ем, я глух и нем. Ах-ах-ах, какие строгости! Сережа, может быть, вам чашку кофе?
– Нет, Ирина Константиновна, спасибо.
Ребята из охраны всегда, даже в прежние благословенные «политбюровские» и «капеэсэсные» времена, когда на охранников смотрели, как на редкость, проникшую к нам из зарубежного кино, считались своими в семьях людей, которых они охраняли, иначе было нельзя – охранник мог предать человека, которого охранял, и тогда…
Сейчас все изменилось – если раньше охранники подчинялись КГБ, Андропову, Федорчуку и кому там еще – Семичастному? – то сейчас они служат только человеку, который их нанял, из его рук кормятся, из его рук получают деньги. Изменились психологические условия, сами взаимоотношения охранника и охраняемого. Белозерцев не раз спрашивал себя – способен ли Сережа Агафонов предать его и каждый раз отвечал: нет, не способен.
– Ну, Сережа, как знаете… Тогда съешьте это, – Ирина взяла из коробки «Баунти», стоявшей в прихожей, две кокосовые шоколадки, сунула Агафонову.
– Что-то ты его не тем, мать, угощаешь, – засмеялся Белозерцев. – Эти мужики не сладкое любят, а совсем другое – горькое. Ты все делаешь наоборот.
– Ну почему же, – Агафонов в ответ застенчиво улыбнулся. – «Баунти» – это натуральная Африка, кокосы из-под солнца, а кто когда отказывался от кокосовых орехов?
Агафонов прекрасно понимал, что означает такой необязательный утренний треп, поддерживал его – ведь мало ли что могло произойти у Белозерцевых в его отсутствие – они могли и поссориться, могли и вообще на развод подать.
– Насчет горькой есть даже популярная пословица: «С утра примешь – потом весь день свободный».
– Есть еще одна пословица, Вячеслав Юрьевич. «Если водка мешает в работе – бросай работу!» – сказал Агафонов.
– Оч-чень верные слова. Ирк, давай-ка брошу я работу, деньги у нас есть, да и все равно их все не заработаешь, поедем на Кипр, купим там себе виллу и будем жить в свое удовольствие, пить шампанское и есть омаров.
– Бросить работу тебе, Слава, не дано, ты не из тех людей, – проговорила Ирина, и Белозерцев уловил в ее тоне что-то щемящее, далекое, будто бы пришедшее из школьных лет, по которым мы всегда грустим. Он неожиданно присмирел, с тихим вздохом погладил жену по плечу:
– Ладно тебе, старушка… дней моих суровых
И ему, и ей все было понятно. Было все понятно и Сергею Агафонову.
– Покупать виллу на Кипре мы с тобой не будем, это однозначно, – сказал Белозерцев. – У меня есть некие секретные данные: наши умудрились купить там одиннадцать тысяч вилл. Одиннадцать тысяч, представляешь! Это тебе не хухры-мухры. И все – «новые русские». Куда ни плюнь – всюду «новые русские». Говорят, наши спецслужбы уже держат Кипр на крючке.
– Одна моя знакомая заметила довольно остроумно: «Странная вещь происходит: почему-то все старые евреи стали «новыми русскими».
– Она кто по национальности?
– Та самая, с «пятым пунктом»… Кто еще может так остроумно высказаться?
– Но мы-то не с «пятым пунктом», хотя и «новые русские», это раз, – хмыкнул Белозерцев. – И два – «новые русские» отличаются ныне во всем мире. Недавно в Бахрейне один «новый русский» зашел в одежную лавчонку купить себе легкие брюки – он как истинный россиянин не интересовался, куда поехал – главное, за границу, – и оказался в горячей стране в телогрейке с меховым воротником, в ватных штанах и утепленных ботах «прощай молодость». На поясе у него висела туго набитая сумка-бананка. Он ее снял, примерил легкие, как воздух, брюки. И хотя те лопнули у него на заднице, он так в них и остался, вытащил из кармана деньги, расплатился и ушел. Продавщица в этот момент занималась другим клиентом, не заметила, как он ушел. Когда закончила обслуживать клиента, увидела, что «новый русский» оставил на прилавке свою бананку. Кинулась на улицу, а того и след простыл. Покричала: «Месье, месье!» в одну сторону, покричала в другую, но куда там – все бесполезно. Открыла бананку, а в ней – несколько пачек долларов. Наличка. Сто двадцать тысяч долларов наличными, как потом посчитали. Представляешь? Думали, «новый русский» за ними вернется, а он не вернулся. Вызвали полицию, составили акт и передали деньги в наше посольство.
